Де Сент-Эньян пересёк весь зал, остановился возле окна, и, повернувшись спиной к оркестру, опёрся руками о подоконник, заледеневший от холода, который проникал в зал сквозь многочисленные щели в оконных рамах. Граф внимательно слушал игру оркестра, не скрывая удовольствия от прекрасной музыки, и благожелательно улыбался. Он ни разу не шелохнулся до тех пор, пока не стихли финальные аккорды.
Наконец, когда замолкли струны последней скрипки, тишина, воцарившаяся в зале, показалась настолько же пронзительной, как и только что сыгранный пассаж из нового героического марша, сочинённого к предстоящим празднествам.
Кто посмел? громко выкрикнул дирижёр и обернулся к дверям, испепеляя гневным взором переминающегося с ноги на ногу толстяка, державшего в руках огромный футляр.
Я Мандолини из Милана, проговорил тот хриплым, будто осипшим от внезапной жажды голосом. С рекомендациями для господина директора.
Люлли, а это был именно он, посмотрел на него свысока и небрежным взмахом тонкой кистью руки указал ему на угол, противоположный от того места, где стоял граф де Сент-Эньян:
Ждите там! Я сам позову вас, когда закончу.
Краснея и отдуваясь, толстяк поплёлся к указанному ему месту. Видимо он уже понял свою ошибку в отношении личности господина директора ансамбля и был этим крайне смущён. Более того, он выглядел весьма напуганным. Ведь Люлли тот самый флорентийский выскочка, и был директором ансамбля Малых Скрипок! И это он всего лишь одним росчерком пера мог лишить любого всякой надежды стать придворным музыкантом!
Ещё раз, господа! Начнём с третьего такта. И пятая скрипка слева! Я слышу, как вы всё время отстаёте. Если у вас есть другие устремления, кроме как играть в королевском ансамбле, то убирайтесь! Прочь! На выход! выкрикнул он, при этом указывая вовсе не на дверь, а на окна.
Заметив расположившегося там де Сент-Эньяна, Люлли мгновенно стушевался и оставил своё место в центре зала. Едва ли не в два прыжка он подлетел к господину обер-камергеру, сияя самой счастливой улыбкой.
Чему я обязан радости видеть ваше сиятельство?
Многому, мой дорогой Люлли! граф ответил ему кивком, с достоинством приняв почтительный поклон в свой адрес. Очень многому!
Всё что угодно, месье!
Во-первых, его величество ждёт вас нынче же после обеда. На прогулке в садах Тюильри, проговорил граф, не торопясь передать всё, что Людовик ожидал от своего придворного композитора.
Если такова воля его величества! с готовностью ответил Люлли и повторил поклон. Желает ли король, чтобы мы играли для него во время прогулки?
О нет, что вы! поспешил возразить де Сент-Эньян, краем глаза уловив беспокойство музыкантов. Мороз и ледяные ветры не лучшие спутники для вашей прекрасной музыки, мой дорогой Люлли. Нет! Будет достаточно, если в компании с вами к этой королевской прогулке присоединится и мэтр Бошан.
Бошан? в чёрных глазах флорентийца сверкнули огоньки нешуточной ревности. А что же потребуется от него?
От вас обоих потребуется внимание ко всему, что пожелает сказать вам король. И готовность приступить к воплощению его новых замыслов!
Хотя граф и не слыл любителем напускать туман в отношении своих собственных намерений, и обычно оставался предельно открытым с собеседниками, но, представляя интересы короля, иной раз он не упускал случая произвести на слушателей максимально эффектное впечатление. Он сделал несколько шагов по залу, при этом с лёгким изяществом скользя по гладкому паркету на самых кончиках туфель. Демонстрируя великолепное владение телом, он балансировал на одной ноге, медленно вытягивая вверх другую ногу, плавно покачивая при этом руками. В довершение ко всему, он непринуждённо и легко исполнил разворот, распростёр руки в стороны и отвесил грациозный поклон перед замершей в восхищении публикой.
Впечатленные этой спонтанной импровизацией, музыканты не скупились на аплодисменты, используя для этого, кто ладони, а кто смычки, которыми они постукивали по струнам скрипок.
Не хотите ли вы сказать, что речь пойдёт о новом балете, ваше сиятельство? едва слышно спросил Люлли, боясь поверить улыбнувшейся ему долгожданной удаче.
Именно так, мой дорогой месье!
Любезный тон и внешняя непринуждённость графа слегка успокоили музыканта. Он резким движением поправил упавшие на глаза пряди чёрных кудрей и оглянулся в сторону притихших в изумлении скрипачей.