Дед мой вообще был очень чукав,
мнительный, он легко приходил в неистовство,
от чего совсем терял голову,
однажды «в грибах» нежить завела его так далеко,
что вернулся он домой только через четыре дня,
пройдя через леса и болота сотню километров
аж до самого Нелидова,
чудом миновав Пелецкий мох,
в котором сгинуло народу видимо-невидимо.
Я замолкаю и открываю глаза.
Солнце несмело вышло из-за туч,
вода в реке с лёгким плеском
несётся в далёкую Балтию,
лес тих и задумчив,
словно мой дядюшка с похмелья,
спина хоть и затекла,
но уже давно высохла от пота,
желудок просит еды,
поэтому приходится вставать,
опираясь на длинный дрын,
без которого в этих местах нынче ходить опасно,
мало кто там лежит под кустом,
гадюк стало так много,
что страшно спать в доме,
они живут под фундаментом,
вдруг какая-нибудь решит зайти погреться у печи?
Нежить успокоилась, пропала.
Выжатый, как лимон,
то и дело спотыкаясь,
я осторожно шагаю через заливной луг
напрямик к деревне,
заслышав голоса, гул трактора,
облегчённо улыбаюсь.
Вроде бы выбрался.
Умываюсь в избе,
долго смотрюсь в зеркало,
разглядываю своё лицо,
глубоко запавшие глаза,
удивляюсь тому, что утром брился,
а вот поди ж ты,
как отросла щетина на щеках всего-то за полдня.
Не забыть бы вечером оставить домовому
на загнетке тёплой печи
немного молока и печеньку
домовые, они страшно как падки на сладенькое.
А завтра, пожалуй, вот что
схожу-ка я на тот заброшенный хутор,
где жили в стародавние времена при царе
старик-колдун с красавицей-дочерью,
к которой посватался было молодой учитель
из местной церковно-приходской школы,
наш родственник по бабке.
Но жениха вскоре забрали на германскую войну,
а старый ведьмак совсем спятил
решив то ли себя утешить, то ли дочку,
принял обличье своего зятя,
якобы приехавшего на побывку.
Так и жили «молодые» год или два,
пока тайна не раскрылась,
не пришёл с войны друг убитого жениха.
Невеста вскорости повесилась,
прокляв перед смертью отца,
и теперь постылая душа его
бродит по окрестностям в ожидании Страшного Суда.
А в детстве мы на том хуторе
самую сладкую малину собирали,
что тоже примета нехорошая
Засыпаю-проваливаюсь с мыслью:
«Если с нежитью я договорился,
то неужели с каким-то старым хреном
завтра не смогу управиться?!»
(на этом месте записи пропавшего гр-на С.
в найденной участковым тетради обрываются)
«Космос» как наказание
После шести лет деревенского воспитания
родители отловили Степанова в тверских местах,
тех, где творили Левитан, Ахматова и Анненский,
насильно привезли на другой конец страны,
где воспитывали его отныне все понемножку
а у семи нянек вечно бывает дитя без глазу.
Вот и Степанов рос теперь себе дальше как умел
на пыльных улицах таёжного рабочего посёлка,
получая во дворе первые душевные травмы,
а больше тумаки на переменах между уроками
в тёмных коридорах старой начальной школы,
куда был отдан родителями с шести лет.
Хотя учился он с первого класса на «отлично»,
никогда не был трусом, зазнайкой или стукачом,
но одноклассники были постарше и покрепче его,
а мать смотрела на его успехи с большим сомнением,
называла часто в сердцах «недолугим», слабаком,
понимая, что учёба одно, а жизнь другое.
Ничто не предвещало беды, когда семи лет от роду,
после окончания первого класса, на каникулах
родители сплавили Степанова в пионерский лагерь,
добираться в который надо было теплоходом
по Амуру ещё километров сорок на север
от большого города Комсомольск-на-Амуре.
Лагерь, новый, красивый, называвшийся «Космос»,
стоял аккуратными шпалерами на склоне сопки
вдоль галечного берега амурской протоки Шарголь.
Выбраться отсюда назад по суше через дикую тайгу,
полную мошки и приключений, было нереально.
Тот страшный день в своей жизни юный Степанов
запомнил навсегда воспитанный без детсадов,
наивный, он доверчиво шлёпал за своей матерью,