Прошло достаточно много лет, не меньше пятнадцати. К двадцати семи годам жизнь закинула меня на место бармена в достаточно элитный бар, и я, получая наконец приличные деньги, перестал молить бога о хоть каком-то разнообразии. Десятки историй сыпались на меня каждую неделю, много людей любят пожаловаться на жизнь бармену, а потом оставить щедрые чаевые за то, что выслушал, а потом пригрозить, чтобы никому ничего не рассказывал. Мне некому было рассказывать, и, наверное, поэтому я всё ещё держал эту должность.
И вот сейчас, в три часа ночи, когда в баре неожиданно мало людей, я наливаю и поджигаю шот Б-52 той-самой-подруге, которую не видел сотню лет, и которую сразу же узнал, стоило ей прийти и сесть за барную стойку. Я узнал эти голубые глаза и тонкий шрам на брови, который остался, когда она упала с велосипеда, потому что я неожиданно её позвал и она повернулась ко мне, не заметив бордюр впереди. У неё короткие красные волосы, идеальный макияж и усталый взгляд, который я привык видеть у каждого, кто приходит в бар в три часа ночи и просит ему налить.
И как жизнь? спрашиваю я, когда она залпом выпивает шот и просит повторить.
Она вытирает губы и вскидывает брови, задумываясь над этим, казалось бы, простым вопросом.
Да вполне себе нормально. Не жалуюсь.
Я улыбаюсь и ставлю перед ней вторую рюмку.
Ну, если человеку хватает денег на выпивку в этом баре, то я могу сказать, что он хотя бы получает достаточно. Куда ваша семья пропала тогда? Я весь интернет обыскал в поисках тебя.
Не притрагиваясь к шоту, она оглядывает бар, пристально рассматривая каждого посетителя. Их всего трое, но обычно в ночь понедельника больше десятка и не бывает.
Ты искал меня? Как мило, говорит она, подпирая щёку ладонью в кожаной перчатке. Но это долгая и личная история.
А я бармен. Это как священник, только лучше. Мне можно рассказывать что угодно, это останется тайной. Давай, мне интересно. А я угощу тебя ещё одним шотом за наш счёт.
Я вспоминаю, как она прибегала рассказывать мне секреты, и мы, прячась под лестницей старой заброшенной школы, смеялись над глупостями, казавшимися тогда такими важными. Теплые чувства греют мне сердце, и я глупо улыбаюсь, глядя на человека, которого помнил и искал всю жизнь.
Что ж она устало выдыхает, выпивая шот и глядя на меня пронзительно-голубыми глазами. Когда мне было двенадцать, я узнала, что хобби моих родителей убивать людей. Да и не просто хобби, они брали за это деньги. Мы жили в одном месте так долго, потому что они работали далеко, возвращаясь только на отдых, проведать нас с братом. Для киллеров они были достаточно хорошими родителями, любящими. Но, пфф, давай говорить серьезно, киллеры живут недолго. Стоило им только рассказать нам, в чем их работа, как через пару недель их застрелили федералы, оставив нас «бедными жертвами родителей-убийц». Застрелили у нас с братом на глазах. Мне было Семнадцать?
Я стою, с бутылкой ликера в руке, и не могу пошевелиться, завороженный и остолбеневший от её взгляда. А она продолжает.