Сольку на тебе, а молочко дай мне, Людмилка подошла к Ласке, погладила ей лыску[7].
На, милая, ешь, а я тебя подою. Ладно? Стой, стой, Ластёнка, легонько похлопала по скуле коровы, и та потянулась к её ручке. Слизнула кусочек соли.
Девочка приставила треножку, села под коровой и, прежде чем приступить к дойке, смазала вазелином соски и себе руки. Потом, сделав два-три примерочных движения вымя было высоко, начала дойку.
Ласка недоуменно оборачивалась на необычную доярку, но стояла смирно.
Девочка долго раздаивала соски. Уговаривала корову не жадничать и не капризничать, даже пообещала ей во-о-от такой кусок соли завтра принести. Но, однако же, молоко от её «завтраков» не сдаивалось. Пальчики уставали, но Людмилка всё же тянула соски, а голос уже срывался на плач.
Ластёнушка, ну что же ты?..
Юрка подошёл к ней.
Не реви. Передохни маленько, участливо сказал он. Она, ишь, долго не доилась, вот ей и трудно. У неё молоко жирное, маслистое, не то, что у других бурёнок. Вовремя не подои, спекается. Ты как, не замерзла?
Не-а, мотнула девочка головёнкой и, тряся пальчиками, опустила руки вниз.
Корова, обеспокоенная бездействием доярки, повернула голову и уставила на девочку чёрные, как мрак, глаза, как будто бы хотела спросить: ну, что же ты, доярушка?..
Людмилка поднесла кулачки ко рту, подышала на них, поразминала пальчики и, придвинув стульчик, потянулась к вымени.
Первая струйка ударилась о подойник чуть слышным звоном. Девочка несказанно обрадовалась ей и ещё усерднее стала тянуть поддавшийся сосок.
Вторую и третью струйки услышал и Юрка.
Ай да Людмилка! воскликнул он и тут же прикусил язык, корова повела на него настороженным взглядом, а сестрёнка приложила пальчик к губам.
Раздоенный сосок продолжал выдаивать Юрка пальчики у Людмилки очень устали. Но теперь мальчик доил осторожно, предварительно смазав руки вазелином, и корова от него не уходила.
Передохнув, девочка села раздаивать второй сосок. Ласке становилось легче. Она уже дышала без подстанывания. Челюстями работала оживлённее, гоняя во рту жвачку, и время от времени всё норовила лизнуть маленькую доярку.
Людмилка недовольно ворчала:
Да стой ты, не вертись!
Ласка затихала. Но потом вновь тянулась к ней, высовывая розовый язык.
Да стой же ты, чудушко!
Но корова её не зря называли Лаской на доброту и ласку людскую тоже отвечала лаской. А маленькая девочка сейчас такая добрая, такая ласковая
Мотнула Ласка головой, шлепнула языком по шубке девочки И доярки на стульчике, как не бывало.
Ой! вскрикнула девочка и разом оказалась на полу.
Она опрокинула подойник и, испуганная, заревела.
Юрка, наблюдавший за ними, рассмеялся:
Во, как Ласка тебя приласкала!
Корова, напуганная звоном ведра и вскриком девочки, отступила в сторону и уставилась на Людмилку в недоумении. Потом вздохнула, словно усмехнулась, и потянулась к ней. Девочка попятилась.
Да не бойся, это она ластится к тебе.
Людмилка подняла подойник и сокрушённо покачала головой:
Надо же, молока сколь вылила и меня вымочила.
Молока в подойнике было немного, но и того количества было жалко, поскольку досталось оно с трудом. Это было её первая самостоятельная дойка.
Мамке расскажешь, как в молочной речке купалась.
Юрка сам сел доить. Но корова отчего-то вновь стала дергать ногой и отходить от него. Мальчик на неё заругался.
Ладно, Юра, я сама, подрагивая, сказала Людмилка.
Девочка стала зябнуть. Разлившееся молоко вымочило ей ногу и закатилось в левый рукав шубки. Пока оно было парным, ей не было холодно, остынув, начало холодить.
Людмилка с уговорами, с прибаутками, какие слышала от мамки и какие могла придумать сама, продолжила дойку.
Ласка слушала, стояла тихо, пожёвывая жвачку. Но как только девочка раздоила очередной сосок, корова, облегченно вздохнув, мотнула головой шлёп языком по шубке девочки! и слизнула доярку со стульчика.
Тут уж не выдержал Юрка.
Но ты у меня дождёшься со своей телячьей нежностью! выругался он и намахнулся. Корова отшатнулась.
Не надо Юра! заступилась девочка, поднимаясь. Она ведь не со зла. И, подойдя к корове, стала сердито выговаривать ей. Ты, Ластёнка, не шали. Зачем меня лижешь? Я же не твой телёнок, так и нечего меня лизать, разъясняла она, поглаживая ей скулы, лыску, и, прижимаясь щекой к голове коровы, обиженно добавила: Ты меня уже два раза со стульчика слизнула, молоко на меня пролила и мне теперь холодно. Ты разве этого не понимаешь? Вот как я тебя теперь буду додаивать, а?..