Тогда и я с тобой.
Да спала бы
Нет!
Ну, как хочешь, пожал он плечами, надевая валенки.
Оно и верно вдвоём веселее.
Девочка за минутку сползла с печи, вскочила в валенки на босу ногу, накинула шубёнку, шалёнку и была готова.
Юрке её сборы не понравились. Он достал с припечка шерстяные носки.
Надевай!
Людмилка начала было упрямиться ей и так будет тепло, но стоило брату только привстать, что означало: тогда сиди дома! она тут же согласилась. Он помог ей одеться, повязал голову шалью и сказал:
Побудь-ка, я из сенок[2] фонарь принесу.
Холодный воздух барашками выкатился из-за порога. Людмилке захотелось погладить их, и она провела рукой, как будто погладила по прохладным спинкам, но как только захлопнулась дверь, барашки исчезли.
Юрка принёс и поставил на лавку фонарь, который смешно называется «летучая мышь». Снял стекло, вывернул фитиль и ощипал его от нагара, иначе фитилёк трудно будет зажечь. Потом выкрутил крышку и глянул в отверстие ёмкости керосина было много. Зажёг фонарь и восстановил стекло на место.
На, держи, подал он фонарь сестре.
Людмилка приняла его вначале одной рукой, но фонарь оказался для неё тяжеловатым, подхватила другой.
Юрка вытащил из-под лавки подойник, плеснул в него из кадки два ковша воды, снял с гвоздя полотенце, которое мать обычно брала с собой, когда шла доить корову, и направился к двери.
К ночи метель прекратилась. Мороз покрепчал, просушил воздух, и он стал резким, колючим.
На минутку дети приостановились на крылечке, чтобы попривыкнуть к холоду. Прислушались.
Вокруг было тихо. Пробиваясь сквозь рваные облака, луна и звёзды ярко высверкивали на чёрном небе. Где-то за огородом в лесу поскрипывали и постреливали деревья от мороза.
Из деревни доносился монотонный гул дизеля.
Несмотря на тишину, страх стал наползать на Людмилку изо всех углов двора. И даже там, где стояла конура Пирата, который не отозвался и не вышел к ним из нагретой лежанки, было что-то непривычное, пугающее. Девочка, оглядываясь, пошли по двору.
Над дверью стайки[3], как табачный дымок, слабо курился пар. Он выходил из щели и поднимался кверху, обтекая куржак[4], похожий на заиндевелые усы. Казалось, что это была не стайка, а чья-то большая голова и что, как только они подойдут ближе, голова оживёт
Му-у-ух! услышала Людмилка и от испуга невольно вздрогнула.
Ласка, заслышав скрип душки подойника, заволновалась. Как только в помещение вошли дети, корова подалась к входу и стала обнюхивать их, тяжело вздыхая.
Мальчик, закрыв за собой дверь, взял у Людмилки фонарь и подвесил на крюк в балке под потолком.
Постой-ка, сказал он сестренке и пошёл за треножкой[5], лежащей в яслях[6].
Усевшись под коровой на стульчик поудобнее, мальчик обмыл водой, обтёр полотенцем вымя и, захватив пятерней сосок, с силой потянул его вниз, но знакомой звонкой струйки не послышалось. Повторил другой рукой, на что Ласка резко дернула ногой.
Стой, чудо! буркнул Юрка.
Корова не доилась уже сутки, вымя «нагрубло», отяжелело, и молоко запеклось в сосках. А от Юркиных неумелых рук ей стало ещё больнее.
Ласка начала протяжно мычать и отходить. Юрка передвигался за ней, перетаскивая ведро и стульчик, но корову как подменили. На неё не действовали ни уговоры, ни ворчание дояра.
Вконец рассерженный мальчик сплюнул с досады: неблагодарная! и отстал от коровы.
Ну и холера с тобой! Хоть лопни, не подойду, проговорил он и направился с полотенцем и подойником к фонарю, чтобы снять его и уйти.
Юра! Юр воскликнула Людмилка.
Чё тебе?
Дай я попробую? Я маленько доила. Мамка давала.
Юрка остановился.
А если она тебя потопчет? спросил он.
Не-а, не потопчет. Это ты не умеешь, вот она и не стоит на месте.
Гляди-ка, умеха, усмехнулся он. Но согласился: Ну, нá, попробуй, подал подойник.
Девочка поддела ведро на руку, повернулась к окошечку, взяла с подоконника баночку с вазелином, кусочек соли и запела:
Ласка, Ластёнушка, милая коровушка, я к тебе пришла, кусочек сольки принесла
Корова подняла на неё большие блестящие на свету глаза и, как показалось Юрке, присмирела.