Вовотька, я нетяйня Вовотька, я больте не будю
Она прижималась к нему, и всё норовила дотянуться до его головы, до его рук и разомкнуть их. Ей казалось, что он плачет. Она так сильно обидела его, так ударила его, что ему теперь очень больно.
Вовотька, не пать я нетяйня говорила она, позабыв про свой испуг. И она, быть может, тоже заплакала, и даже, наверное, громко от жалости к брату. Но Вова вдруг приоткрыл лицо и произнёс:
Ку-ку! и засмеялся, почесывая лоб.
Томочка обрадовалась, запрыгала вокруг него, прихлопывая в ладоши, и они стали друг над другом смеяться.
У девочки глазки просохли, и она посерьёзнела, готовая приступить к продолжению занятий.
Ню, Вока, давай утить дайше, сказала она серьёзно.
«Давай учить дальше», перевёл мальчик.
Однако брат запротестовал, изображая испуг:
Э, не-ет, Томик, спасибо! Уже научила, усмехнулся он, продолжая почесывать лоб. Иди к мамке. Только резинку подними.
Девочка подняла с пола ластик, положила его на стол и убежала на кухню, довольная тем, что помогла брату и не получила от него подшлёпник за нанесённую ему обиду. Ну, а как ещё объяснять, если до него иначе не доходит?..
Мама, заметив приподнятое настроение дочери, спросила:
Ну что, помогла братцу?
Да, мамотька, ответила девочка и занялась своей воспитанницей, Алёнкой.
Из детской вновь доносился бубнящий голос мальчика. Он читал стихотворение, но уже наизусть. Читал и всё же кое-где запинался.
Тогда из кухни доносился звонкий картавый голосок сестрёнки:
В больтик тяпогах, в полютюпки обтин-нём подсказывала она, и Вова повторял за ней:
В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам с ноготок
Ласка-Ластёнушка
Бердникову Юрию.
Весь день в стену били тугие порывы ветра. За окном поскрипывали ставни, и где-то у соседей выла собака. А во дворе протяжно мычала корова Ласка. Мычала она и в обед. Юрка выходил, задавал ей сено. Вечером она к нему не притронулась.
И что мамки с папкой так долго нет? всхлипнула Людмилка.
Приедут, отвечал сдержанно мальчик. Погода-то, ишь, какая. Все дороги позамело. Теперь их только завтра жди.
Слова брата сестренку не обрадовали. Ночевать дома одним, без родителей! страшнёхонько.
Юрке десять, Людмилке шесть лет. И сколько она себя помнит, ей никогда не было так одиноко, всегда были рядом мама, папа. И зачем они поехали в Зиму? Без них там свадьба не состоится, что ли?.. Девочка представила, как родители едут назад домой со свадьбы их племянницы. Вначале из Зимы в Шубу[1] на поезде. Потом в санях из Шубы до своей деревни, да ночью, да по метели Ей стало страшно уже за родителей. Чудиться стали волки, которые гонятся за повозкой, медведи. Хотя она слышала, что медведи зимой спят в берлогах. Но от этого не становилось легче. И этот страх ещё больше угнетал Людмилку.
Давай-ка ложиться спать, предложил Юрка.
Сестра согласилась и покорно полезла на русскую печь.
Ты тоже ложись, плаксиво позвала она.
Счас.
И свет не выключай, а то страшно.
Ну, нашла чего бояться, с достоинством мужчины ответил он, но электрический свет выключать не стал в десять сам погаснет.
Ветер к ночи поутих. Стал прослушиваться далекий гул дизеля на подстанции, вырабатывающий электрический ток для их деревни.
Собака умолкла, лишь по-прежнему тянула унылую песню Ласка.
«И что с коровой делать? думал озабоченно Юрка. Доить ведь надо».
Повернулся на бок. Попытался забыться, но не смог.
На полатях, где лежал лук, шебуршали тараканы. Мерно постукивали настенные часы, и слышно было, если хорошо прислушаться, как тихо сползает цепочка с гирькой. И ещё слышно, как во дворе тяжело постанывала корова.
Мальчик выдержал полчаса, лежа без сна, потом сел, опустив ноги с печи.
Глянул на ходики доходил десятый час вечера. Скоро погасят свет.
«Надо посмотреть фонарь, есть ли в нём керосин?» подумал он.
Осторожно, чтоб не разбудить сестру, стал спускаться на пол.
Ты куда? испуганно спросила Людмилка, выставив голову с печи глаза встревоженные, светятся.
Ласку пойду доить, заявил решительно он.
Ой! А ты разве умеешь?
Как-нибудь справлюсь. Смотри-ка, хитрая наука
Тогда и я с тобой.