Предок отобрал все деньги, да еще и наорал на меня за то, что подрабатываю проституцией. Я говорила вам, что он был полным и законченным подонком?
— Дала понять.
— Нет, я повторяю — он был подонком. Не знаю, может, он маялся каким-то комплексом? Но тогда я была слишком юной, чтобы разобраться во всем. Ну, и вообще меня волновало только одно.
— Что именно?
— Ребенок. Он был моим. И никто был не в силах забрать его у меня. Пытались, но ничего не вышло. Подступись кто ко мне, я начала бы так орать, что стены рухнули бы.
— Как сейчас поживает ребенок? — спросил я.
— Отлично. Он получит хорошее воспитание. Его любят. И давайте покончим с темой. Ладно?
— Ладно.
— Я жила в обычном небедном пригороде. Девочки делились там на три слоя: большинство были нормальными девчонками, другие пытались стать ими, наконец, такие, которым было на все наплевать. Как и в любом другом предместье, мальчишки все были одинаковыми. Они водились и с первыми, и со вторыми, и с третьими. С последними — больше. Когда испорченные девчонки давали им отлуп, они переключались на нормальных. Только тогда.
— Великолепно! — восхитился я. — Черт возьми, очень образная картинка!
— А разве в ваши времена было иначе?
Я хмыкнул.
— Дорогая, в мои времена девочки чувствовали себя в безопасности. Мы гоняли на велосипедах и на самокатах, случалось на школьном дворе их скапливалось до трех десятков. А когда имеешь дело с велосипедом — тебе не до ухаживаний, едва на разговоры времени хватает. Возможно, считали себя эдакими сорвиголовами, но на самом деле были весьма робкими. Я бы сказал — застенчивыми. Правда, мы целовались и читали книжки. Если хватало смелости, могли посадить девушку на велосипедную раму. Но теперь велосипеды исчезли, и их место заняли «бьюики». Беседы тогда были побочным продуктом иных отношений. Тот, кто был в те времена истинным мужчиной, сегодня считается размазней, и наоборот. Как пишут современные поэты: «Играть и обольщать — то игры для детей, а он мужчина настоящий — насильник и злодей...»
— Значит, вы понимаете, о чем я толкую? — улыбнулась она.
— Просто я стараюсь быть объективным. Я ненавижу шпану и тех, кто их сделал такими. Как-то мне довелось видеть, как пятнадцатилетнего мальчишку приучали к «травке», и я смешал с грязью подонка, который этим занимался.
Она погладила меня по руке.
— Вы — прелесть... — сказала она. — Хотите услышать, что было дальше?
Я ответил, мол, да, хочу.
— Я хорошо помню старшие классы, когда все — уже подростки. Время взросления... Я со всеми тогда дружила, и все дружили со мной. Мне сочувствовали, но просто потому, что так было издавна принято. — Она широко улыбнулась. — Так полагалось. — В нашем чистеньком добропорядочном пригороде, где все знали друг друга, было несколько заметных фигур. О, какие это были мужчины! Важные персоны. Они правили нашим маленьким миленьким пригородом. Они владели большими плавучими казино на Гудзоне, где велась нечистая игра и шла вся торговля наркотиками. Они были крупными фигурами с деньгами, автомобилями, красивой одеждой и... любыми женщинами, стоило им только пожелать. Определенным образом они пользовались уважением, и немалым.
— Вот как?
— Некоторые из тех мужчин испытывали пристрастие к девочкам. Они умели красиво обставлять это, швыряли банкноты, и юная девчонка чувствовала себя на вершине блаженства, считая, что финансово-то она уже обеспечена. Случалось, что и семья, и старые друзья отворачивались от нее, но все компенсировалось, когда она попадала в новый круг людей. Все бы так и шло, пока не разражался скандал. Одна жена выясняла, что какая-то девчонка залезла в ее семейную постель... Понимаете, про что я?
— Понимаю, — кивнул я.