Я тебя встречу, сообщил отец после уточнения времени и места прибытия. Я не возражал, поскольку в Нью-Йорке никогда не был, и сама мысль о том, что пришлось бы искать дом отца в одиночку вызывала паническую атаку.
Да, конечно, ответил я, пытаясь придать голосу энтузиазма, чтобы позлить мать. Пусть не думает, что я сильно страдаю. Если и так, то это не из-за неё.
Пока я выключал телефон, в комнату вбежал чёрно-белый цверкшнауцер по кличке Добби. Весело виляя хвостом, он засуетился у моих ног, словно предчувствовал скорый отъезд и тоже нервничал. Я наклонился, чтобы погладить любимца. Мать подарила мне его три года назад, с тех пор я не представляю свою жизнь без собаки. Разумеется, я забираю Добби с собой. Надеюсь, переезд не станет для него слишком стрессовым.
Мать допила кофе и поставила грязную чашку в раковину, после чего ушла в комнату одеваться. Она благородно согласилась отвезти меня на автостанцию, хотя я из принципа собирался вызвать такси. Добби высунул язык и обслюнявил мне руку.
Ну вот и всё малыш, грустно сказал я, больше мы сюда не вернёмся.
Интересно, он чувствует мою тоску? Я слышал, что собаки ментально ощущают переживания хозяев. Не то чтобы я хотел перекинуть гнилое настроение на Добби, но было приятно знать, что кто-то не безразличен к моей боли. Поместив его в клетку для перевозки, я отправился за чемоданом и сумками. Перетащить всё это в багажник оказалось нелегко. Я считал, что у меня не так много вещей, однако утащить их в одни руки было невозможно, и я вдвойне обрадовался тому факту, что отец меня встретит. Усевшись на заднее сидение, чтобы мысленно отгородиться от матери, двадцать раз повторил про себя: «я справлюсь». Не то чтобы магия слов работала, но я на это надеялся. К своим восемнадцати годам я понял, что человеку нужна хоть какая-то вера. Если не в бога, то в аффермации.
Вскоре мать вышла из дома. Она не стала заморачиваться с одеждой: натянула первые попавшиеся джинсы и зелёный топ, завязала пучком каштановые волосы и надела очки. В последнее время её зрение ухудшилось, наверное, сказывался возраст. Я нехотя присмотрелся к ней, когда она завела мотор. Может, мы больше никогда не увидимся. Вряд ли она приедет в Нью-Йорк, а я точно не собираюсь путешествовать в Исландию, так что этот миг в машине станет нашей точкой невозврата. Частично облезший розовый лак сверкнул на её ногтях, когда машина выехала на дорогу и солнце оказалось по правую сторону. Мать украдкой глянула на меня в зеркало, но я сделал вид, что не заметил. Мы оба молчали. Я от обиды, она ибо нечего сказать.
Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, мать включила радио. Салон заполнил мягкий тенор Скотта Стивенсона вокалиста «The Exies». Он пел «мы грязь, мы одни», и с этим было трудно не согласиться.
Прощание на автостанции прошло совсем сухо. Не знаю, может, я сам виноват в этом и в глубине души мне хотелось искренних материнский объятий. Я думал, что рассчитывать не на что. Взгляд матери был потерянным, а улыбка равнодушной. Она будто избавлялась от хлама и не знала, как сделать это этично. Помогать ей я не собирался и сухо сказал:
Ладно, пока.
Алан
Я бросил на неё вопросительный взгляд. Ну что? Что ещё между нами недосказано? Мать помолчала, словно не понимала, зачем вообще окликнула меня, а затем улыбнулась чуть шире. Меня затошнило.
Надеюсь, ты хорошо устроишься. Я пришлю тебе свой номер, не забывай звонить.
Заблокирую в первую очередь, небрежно бросил я и, взяв клетку с Добби, двинулся в автобус. Наверное, это звучало обидно, но сейчас мне было всё равно. Я был подавлен, зол, напуган, ненавидел обстоятельства, в которых оказался, и семью, в которой родился.
Усевшись на место, я первую очередь надел наушники и включил гороскоп. Страшно было представить, что сулит грядущий день. Слащавый женский голосок сказал, что скорпионов ждёт приятная встреча, а также им рекомендуется воздержаться от алкоголя. Со спиртным у меня проблем не наблюдалось. Употреблял я редко. Что до приятной встречи меня терзали сомнения.
Рядом опустился пузатый мужик с надетой задом наперёд кепкой «Lakers». От него несло потом и чипсами, так что я проклял этот мир и закрыл глаза, надеясь выпасть из него хотя бы на время. Проснулся я уже в Нью-Йорке.
Признаюсь, я не сразу узнал отца, поскольку в моих воспоминаниях это был высокий коротко стриженный человек, таскающий футболки oversize, всегда гладко выбритый и пахнущий сандалом. Встречал же меня солидный на вид мужчина с аккуратной бородой, тёмными волосами, почти закрывающими уши спереди, но при этом укорачивающимися сзади, в чёрной рубашке, с часами на правой руке. Он тепло улыбнулся и позвал меня по имени. Стало неловко, что он заметил меня первый. Неужели я не изменился с тех пор, как мне было тринадцать? Пробравшись через толпу вылезающих из автобуса пассажиров, он поприветствовал меня и едва не стиснул в объятиях. Я смутился, он заметил это и вовремя пресёк порыв отцовских чувств. Мы обменялись сухими приветствиями. Он взял пару моих сумок, а я покатил чемодан и понёс клетку с Добби. Пёс заскулил, и я попросил его немного потерпеть. Трудно кого-то успокаивать, когда сам на грани нервного срыва.