Я рассказал ему о банкноте.
Десятка. Столько он дал бы, чтобы она с ним куда-нибудь пошла, заметил он. Сюда, вниз. Как раз достаточно, чтобы заглушить любые опасения, которые у нее могли возникнуть. И более чем достаточно, чтобы он разбушевался.
Вот и я так подумал. Только, возможно, он беспокоился из-за этой банкноты. И вернулся посмотреть, сможет ли забрать. Поэтому и обыскал сумочку. Я понизил голос: А я-то думал, что это сделал один из людей Кернера.
Одно другому не мешает. Парни Кернера вполне способны что-нибудь стащить. У полицейских с Софи-Шарлоттплац всегда была репутация неофициальных сборщиков налогов, если ты меня понимаешь. Заметь, они проявили осторожность и оставили документы, чтобы не пришлось выяснять личность девушки. Послушай, у тебя хорошая теория, Гюнтер. Насчет банкноты. Теперь посмотрим, сможешь ли ты ее доказать. Возможно, тебе удастся найти что-нибудь еще из сумочки. Помаду или пудреницу. Кошелек или связку ключей. А когда закончишь с этим, отправляйся в «Какаду» и выясни, помнит ли кто-нибудь нашу жертву. И не забудь о других девушках с Виттенбергплац. Может, они видели убитую с кем-нибудь. Надеюсь, у этого кого-нибудь на спине мелом было написано «убийца».
Так точно, сэр.
Я начал подниматься по ступенькам, освещая дорогу светом фонарика. Под ногами сверкнуло что-то белое. Я наклонился, чтобы рассмотреть поближе. Это оказался сигарный мундштук из слоновой кости.
Сомневаюсь, что это могло выпасть из ее сумочки, верно?
Геннат нагнулся к мундштуку и подцепил его кончиком своей ручки. Затем громко выругался.
Понимаешь, что это значит? спросил он.
Убийца курит сигары?
Это значит, на всех трех местах убийств мы находили важную улику. Запонку. Фунтовую банкноту. А теперь это.
Думаете, убийца играет с нами?
Начинаю так думать. Одному Богу известно, сколько времени пришлось потратить Райхенбаху на идею о том, что убийца мог быть масоном.
Но эти улики могут оказаться и настоящими. Убийца на самом деле мог курить сигары, носить масонские запонки и иметь полные карманы валюты.
Конечно, почему бы нет? Если это поможет тебе поверить, что маленькая мышка принесет блестящую монетку, стоит только оставить на прикроватной тумбочке выпавший зуб, тогда вперед. Но я думаю, Виннету держит нас за дураков. По моему опыту, улики похожи на вино: им нужно дать немного времени, чтобы созрели. Это в романах улики выглядят как улики. Но я чую крысу, поскольку в таких делах мои ноздри чувствительнее твоих. Возникает вопрос: в чем смысл? Зачем нас дразнить? Все это выглядит очень продуманным.
Он хочет отнять у нас время. Запутывает следы, будто лис. Ему это, разумеется, на пользу.
Похоже на то. На мой взгляд, настоящей уликой выглядит та банкнота в десять марок. А теперь ступай и подтверди это.
Я ходил с фонариком по двору, уставившись в землю, точно цапля. Время от времени поглядывал на окна вокруг: в некоторых из них маячили любопытные зрители. Ничто так не помогает берлинцам выбраться из своих нор, как убийство. Мне что-то кричали, но я не мог расслышать, а даже если бы смог, не ответил бы.
Рядом с лестницей росло одинокое дерево, видавшее лучшие времена. У самых его корней было дупло, я засунул в него руку по локоть и быстро отыскал кожаный бумажник, который подходил к сумочке мертвой девушки. Денег внутри не оказалось, но имелся автобусный билет и фотография Евы Ангерштейн. На снимке она стояла на Потсдамской площади перед знаменитыми часами-светофором. За спиной девушки виднелся не менее знаменитый Дом Отечества на Кетенерштрассе, который выглядел именно тем местом, где «полушелковая» вроде Евы занималась бы своим ремеслом. На фото девушка была в темно-синей шляпке-клош и свободном голубом платье, которое приподняла рукой ровно настолько, чтобы показалась красная подвязка: пикантность смеха ради.
Впервые я рассмотрел лицо Евы. Она была хорошенькой: губы сердечком, темные волосы, милая улыбка. «Чья-то дочь, подумал я. Возможно, чья-то сестра, а теперь чья-то жертва».
Я еще раз пошарил в дупле и нашел губную помаду. Положил ее в бумажный пакет, а фотографию в карман. Затем отнес улики в фургон, сказал Бернхарду Вайсу, куда направляюсь и что, возможно, успею вернуться до их отъезда, а если нет, поймаю их утром. Затем отправился в «Какаду», который располагался в пяти минутах ходьбы от места преступления. Я надеялся, что там кто-нибудь вспомнит Еву Ангерштейн.