Никто не может быть настолько тупым, сказал Геннат. Ведь истечешь кровью до смерти.
Мне казалось, вы говорили, что большинство наших клиентов тупицы.
Да, большинство. Но то, что ты описываешь, явное безумие.
Таких психов нет даже в Берлине, заметил Ганс Гросс.
Возможно, парень подошел к этому краю ближе остальных, заявил я. И если в стремлении стать женщиной он отрежет себе мужское достоинство, точно избавит нас от необходимости отрезать ему голову.
Вайс рассмеялся.
Я начинаю думать, что стакан шнапса слишком много для Гюнтера. Не слышал от него столько слов, с тех пор как мы дали ему место в фургоне. И кое-что из этого даже имеет смысл.
Я опустил окно и глубоко вдохнул влажный ночной воздух. Меня опьянил не шнапс, а табачный дым: я понял, что если когда-нибудь стану детективом отдела по расследованию убийств, то мне придется поработать над своей привычкой курить. По сравнению с этими людьми, я был просто дилетантом. И начинал понимать, почему и у Эрнста Генната, и у Ганса Гросса голоса напоминали скрежет напильника. Голос фрау Кюнстлер, как и ее маникюр, больше походил на черный кофе.
Извините, сэр.
Нет, я люблю, когда мои детективы говорят, потому что, как ни удивительно, мне нужна пища для размышлений, какой бы странной и экзотической она ни была. В этой машине можешь говорить что угодно. И мне, и Большому Будде. Лишь бы это не задевало фрау Кюнстлер.
Не беспокойтесь обо мне, отозвалась та, снимая чехол со своей «Торпеды». Я из Веддинга и могу сама о себе позаботиться.
Но если ты все-таки заговоришь, постарайся делать это занимательно. Мы ненавидим скучных людей. И брось этого «сэра», пока находишься в фургоне. Мне нравится, когда здесь все неформально.
Окно автомобиля по-прежнему было опущено, поскольку меня подташнивало, дождь и прохладный воздух приятно ласкали лицо. Мы остановились на светофоре к юго-востоку от Александерплац, на Фридрихштрассе, сразу за «Джеймс Кляйн Ревю», который соседствовал с «Халлер-Ревю». Оба заведения были ярко освещены и выглядели полными жизни. Полными людей. Пьяных или обдолбанных людей с кучами денег. Едва ли кто-нибудь из них задумывался о взрыве на заводе «Вольфмиум» и о погибших рабочих, коих уже насчитывалось пятьдесят человек. По крайней мере снаружи фургона вечер пятницы проходил лучше, чем внутри. Взрывы смеха и какофония джаза доносились из обоих клубов, усиливая ощущение порока и невоздержанности, которое витало в воздухе. Между заведениями стоял «коричневый» из СА с коробкой для пожертвований, словно среди завсегдатаев кто-то способен был позабыть, что нацисты хотят закрыть все ночные клубы Берлина. Швейцар «Джимми Кляйна», высоченный русский по имени Саша с зонтом, не уступавшим размерами куполу Рейхстага, подошел к нашей машине. С угодливой улыбкой, в которой недоставало зубов, он наклонился к моему окну:
Господа, почему бы вам не присоединиться? Заходите, могу обещать, что вы не будете разочарованы. У нас полностью обнаженные танцовщицы. Семьдесят пять голых девушек больше, чем в любом другом берлинском клубе, чья смелость и дерзость бесподобны. «Джеймс Кляйн Ревю» с гордостью представляет вечер без морали в двадцати четырех картинах потрясающего эротизма.
Всего один вечер? пробормотал Вайс. Или целый десяток?
В этот момент Саша узнал меня. Мы были давними знакомыми, еще с моей службы в полиции нравов. Время от времени он становился ценным информатором.
Ох, простите, герр Гюнтер, сказал швейцар. Не сразу понял, что это вы. Решили, значит, бизнесом заняться? Он говорил о фургоне отдела убийств и его обитателях. Надо признать, что мы действительно напоминали компанию плакальщиков. Хотите несколько бесплатных билетов? Сегодня вечером конферансье Пол Морган. Как по мне, у него лучшие сальные шутки во всем Берлине.
Но я почти не слушал. Мой взгляд был прикован к дверям «Халлер-Ревю»: я пытался различить звуки саксофона и гадал, какую часть музыки исполняет Роза Браун. Ясное дело, этим вечером я не собирался заходить в «Халлер», чтобы увидеться с ней. Не сиди рядом Вайс и Геннат, можно было бы сбегать и сказать на кассе, что оставленный билет не нужен и Розе не стоит меня ждать. Как бы то ни было, цвет светофора сменился, и мы поехали на поиски нашего кадавра. Полная машина упырей, которые не проявляли особого интереса ни к живым, ни к картинам эротизма, ни к эпатажу или чему-либо еще. Разговоры смолкли. Неизбежность встречи с убитым пресекает большинство нормальных бесед.