В общем, скромность мне больше к лицу. Я неубедительно выгляжу, когда командую людьми.
Ну, в любом случае поздравляю. Даже простой арест может утечь сквозь пальцы, Гюнтер. Запомни это. И убедись, что не пренебрег бумажной работой. Вайс прежде всего юрист, а юристы любят отчеты.
Я как раз поднимался, чтобы закончить свой.
Молодец. Итак, вот визитка Теи Он понюхал карточку, прежде чем передать: Ммм. Надушенная. В любом случае, можешь сам ей позвонить. Она довольно привлекательная. Для тебя, наверное, слегка старовата. Но все же интересная женщина.
Значит, ты с ней уже встречался?
О да!
Здесь?
Нет. Хотя ей очень хотелось осмотреть Комиссию. Но тогда я не осмеливался привести ее сюда, чтобы не уменьшить шансы получить место Линднера. Нет, я сводил ее в Музей полиции, в зал Ханно, затем в Институт сексуальных наук Хиршфельда в Ден-Зелтене, просто чтобы придать моим историям, так сказать, дополнительный колорит. В институте, в основном, фотографии извращенцев и японские фаллоимитаторы, но она, кажется, нашла это довольно интересным. Особенно фаллоимитаторы. По крайней мере ты, наверное, сможешь отлично поужинать. Меня она возила к Хорчеру.
Я сунул визитную карточку в карман и кивнул:
Пообещал сделать, значит, сделаю. Как всякий мужчина, я люблю бесплатные ужины.
Хорошо, хорошо. Райхенбах приподнял шляпу и начал спускаться по лестнице, размахивая тростью и попыхивая сигарой. Хотя я не могу всего этого понять. Фильм о мужчине, который убивает берлинских шлюх? Кому до такого есть дело? Он рассмеялся. Здесь точно никому. С тем же успехом подобное кино можно снимать в Рейхстаге. Иногда думаю, что мне следовало стать не полицейским, а продюсером.
Я, видишь ли, понимаю публику. Знаю, чем ее напугать. Уж точно не тем, кто раздавил парочку «кузнечиков». Большинство немцев считают, что девки сами напросились.
Хотелось возразить, крикнуть в головокружительно высокий лестничный проем, что мне не все равно. Даже очень не все равно. И не только потому, что теперь я был связан с Комиссией по расследованию убийств. Я подумал о Розе Браун. Каково ей было бы оказаться в Шпрее со сломанной шеей? Никто не заслуживал подобной смерти, даже если рисковал, торгуя собой. Но меня заботила не только Роза. За время работы в отделе нравов я познакомился со многими девушками, «катавшимися на санях», и, по большей части, они показались мне честными, хорошими людьми. Одна или две даже сдали абитур. Среди них не было никчемных «кузнечиков», о которых говорил Райхенбах. Для многих одиноких женщин жизнь в Берлине оказывалась скользкой дорожкой, что, конечно, и стало одной из причин того, что проституцию называли «катанием на санях». И весь город, казалось, морально разложился, когда в переулке появилась девушка со сломанной шеей и срезанным скальпом. Но вряд ли стоило спорить с Райхенбахом тот был уже на полпути к выходу. Кроме того, пока стоило держать рот на замке. В конце концов, Райхенбах выше меня по званию. И он не то чтобы неправ большинство полицейских на «Алекс» действительно не особо заботила судьба нескольких проституток.
Да и в советах его пусть даже банальных не было ничего плохого. Бернхард Вайс не одобрял, когда в газеты попадали имена детективов Крипо, и любил порядок в бумажной работе. Безупречно составленные документы лучшая гарантия честного расследования. Его слова не мои. Вряд ли босса можно было в этом упрекнуть: он часто подавал на нацистов в суд за клевету и никогда не делал этого без вороха подробнейших полицейских отчетов, поэтому, конечно, всегда выигрывал. Вайс выходил из зала суда победителем не меньше десяти раз, и наци ненавидели его за это. Ему следовало завести телохранителя, но Вайс пренебрегал полицейской защитой на том основании, что нацисты начнут критиковать его и за это. Однако у него был пистолет после убийства в девятнадцатом году его друга, журналиста-социалиста Курта Эйснера, каждый еврей носил при себе пистолет. В двадцать восьмом году это лучшая страховка, которую можно купить за деньги. Наверное, поэтому у меня их было два.
Вайс и Геннат подошли к моему новому столу вскоре после того, как я сел печатать рапорт. Окна отдела выходили на Дирксенштрассе, из них открывался прекрасный вид на железнодорожный вокзал и западную часть города. Ночью Берлин казался больше. Больше, спокойнее и куда безразличней, чем днем. Словно был чьим-то дурным сном. Смотришь на все эти неоновые огни, точно вглядываешься в космос, и гадаешь: отчего чувствуешь себя таким ничтожным? Не то чтобы в этом заключалась какая-то великая тайна; на самом деле существовали только свет, тьма и какая-то жизнь между ними, а ты делал с этим то, что мог.