В темноте ночи он едва различал черты собеседника, но отчетливо видел его улыбку, напоминающую оскал.
Зачем ты уродился такой никчемный? продолжал мужчина, заставляя Мэдина хмуриться. Презренный король из тебя выйдет. Кто ты, чтобы претендовать на трон?
Я Клен Дерва, первый сын Эеншарда Седьмого и ваш потомок, спокойно напомнил принц, озираясь и не понимая, что делает здесь этот человек и куда подевалась вся стража.
Потомок? удивился мужчина и приблизился, обнажая меч. Ты предал род Шад и отрекся от него в тот день, когда отрубил голову своей матери моей дочери.
И ради кого? спросил тихий шепот за спиной.
Принц снова обернулся и едва устоял на ногах, увидев мать.
Женщина, всегда носившая черное, теперь стояла в белом окровавленном одеянии. Свою голову она держала в руках прямо у груди. Кровь текла по рукам, заливала ее платье и капала на пол. Только глаза у женщины были все равно живыми, насмешливыми и голос жестоким, надменным, будто она действительно воскресла через пятнадцать лет.
Где твой Антракс, которого ты так защищал? спросила она и шагнула к нему, оставляя за собой кровавый шлейф. Где он, когда так тебе нужен? Он просто бросил тебя и сидит теперь на удобном троне в Рейне.
Не ты ли говорила, что я сам со всем справлюсь и никакой Антракс мне не нужен? спросил Мэдин, вдруг ощутив себя подростком, снова зажатым в тисках своей семьи, а главное зал вдруг стал меньше, уже и даже стены, казалось, надвигались на него, стремясь раздавить.
Это не имеет никакого значения, вмешался дед, скучающе глядя в сторону. Ты не убил других претендентов. Ты собираешься сесть на кровавый трон миром и взять меч короля в руки, на правах кого? Ты просто эштарец, недостойный трона.
Я Клен Дерва по крови, Эеншард Великий отдал трон мне, и никто не посмеет оспорить мое право на власть! рявкнул Мэдин, сам не понимая, почему вышел из себя.
Ты сын сбежавшего короля, прошептал мужчина надменно. Ты должен был убить его. Тогда и трон мог бы стать твоим.
Эеншард всего лишь трус, не принявший смерть от твоей руки, поддержала женщина. Так о каком праве на трон может идти речь?
Что? не поверил своим ушам Мэдин. Ты не можешь хотеть, чтобы я убил отца
Я безумно этого хочу, прошептала женщина и, протянув к нему одну из окровавленных рук, коснулась ледяными пальцами его лица, то ли чтобы ощутить жизнь в его теле, то ли чтобы оставить на нем кровавый след. Я больше всего на свете желала, чтобы ты убил его, уничтожил на глазах у толпы, а потом перерезал бы глотки всем его детям и только тогда стал настоящим правителем Эштара.
Бред, выдохнул Мэдин, отстраняя женщину. Вас вообще нет! Вы давно мертвы. Это единственное, что мне стоит понимать!
Тебя тоже нет, вдруг уверенно ответил мужчина и отвернулся.
Принц озадаченно развел руками, не понимая, как стоит реагировать на такое заявление, и вдруг вздрогнул от глухого звука траурного колокола. Его монотонный глухой удар охватывал весь дворец и разлетался эхом по опустевшим залам.
Он провожает твою душу, Мэдин Клен Дерва, сказал Шад жестким уверенным голосом и исчез вместе с дочерью.
Бред, снова прошептал Мэдин и бросился прочь, пытаясь найти хоть кого-то, кто сможет развеять страшное наваждение.
Южное крыло было совсем пустым. Не было ни стражников, ни слуг. В гареме не было ни одной женщины, а в детских комнатах не было даже мебели, словно у него не было ни сыновей, ни племянников.
Бред, все равно повторял он, понимая, что даже рассвет куда-то исчез, и лунный свет стал таким тусклым, что ничего уже нельзя было различить.
Именно поэтому отблеск света в коридоре быстро привлек его внимание. Осознав, что огонь горит в тронном зале, Мэдин перешел на бег и буквально ворвался внутрь.
Сердце у него тут же застыло. Пол был залит свежей кровью так, словно здесь только что отрубили тысячи голов, но успели убрать их все, оставив только алые брызги, переливающиеся от огня в огромных чашах у трона, на котором сидел сам Мэдин, пронзенный мечом рода Шад.
Его длинные вьющиеся волосы были растрепаны и окровавлены. Смуглое благородное лицо искажено гримасой ненависти и боли. Карие глаза с медовым отливом были залиты кровью, но заглядывать в них было действительно страшно, потому что это были его собственные мертвые глаза.
«Этого не может быть», думал он едва дыша.