Извини, эта для взрослых Сейчас я тебе найду где же она была? Он открыл ящик своего стола, порылся в ящике и протянул мне книжку в черной обложке: Вот!
И тут же выхватил ее у меня из рук:
Что-то я не в своей тарелке. Посмотри пока на полках.
Я посмотрел на полках, набрал стопку приключений и фантастики, и в самом дальнем углу, на самой нижней полке стеллажа заметил черную книгу. Я сунул ее под свитер и нарисовался перед библиотекарем записать свою стопку.
Вот так вот. «Ничего хорошего» скажет папа. Мама разорется и потащит меня за шкирку назад. Это, если они узнают. А они не узнают. Библиотека будет заперта все каникулы, а к тому времени я прочитаю все книжки на три раза и верну их назад, вместе с черненькой. Ох, скорей бы добраться до тихого местечка!
Ну да, я украл эту книжку. Но я же не насовсем. К тому же, у нее корешок оторвался, а я его подклею. И грязная она какая-то, как будто углем выпачкана.
Книжка оказалась про книги. Про то, как они пылятся на полках и спят, пока их не откроешь. «Гибернация» это называется. Про то, как книги радуются, когда их читают, как становятся живыми про страницу неповиновения. Про то, как написать эту страницу и как ее вклеить в книжку. И про то, почему в наше время стало очень мало живых книг.
И тут мама отправила меня в постель и вытащила из-под подушки приготовленный фонарик. Мама выразительно подняла брови, громко вздохнула и пошла ябедничать папе. Пришел папа, сгреб в охапку все книжки с моего стола:
Утром получишь. Спокойной ночи!
Какая «спокойная ночь»! Мне не терпелось написать эту страницу и проверить, как она работает. Я придумывал, как живые учебники будут открываться во время контрольной, как весь раздел НФ промарширует по улице к моему дому нет, не надо промокнут и расклеятся. Пусть книжки соберутся на самой дальней полочке библиотеки и сами прыгают мне в руки, чтоб мне не искать! Вот это будет жизнь! Тут я подумал, что сначала же мне надо вклеить в эти книжки мою страницу и только потом они будут меня слушаться ладно, придумаем что-нибудь.
Утром я первым делом схватил черную книгу и стал читать дальше. И я узнал про страницу повиновения, которую гораздо проще написать. Я тут же ее написал, переписал, еще переписал и вклеил во все книжки по такой странице. С каждой законченной книгой я вставал посреди комнаты и читал вслух мою страницу. И книжки приподнимались со своих мест и медленно кружили вокруг меня. Когда все книги получили страницу повиновения, я принялся за страницу неповиновения.
Если для страницы повиновения достаточно капельки крови на бутылочку чернил, то страница неповиновения пишется одной лишь кровью. Это больно.
Это очень больно и почерк становится корявый и буквы сливаются, а в глазах начинает рябить и капает клякса и приходится начинать все с самого начала. Я промаялся все каникулы и даже не выходил на улицу гулять. Только красные буквы мельтешили в глазах все время: «Первочтение безошибочно, второчтение углубляет, многочтение стирает, убивает, запечатывает»
Папа с мамой вытащили меня на елку в новогоднюю ночь, но я упал, посадив себе огромный синяк на лоб. Синяк спас меня от дальнейших прогулок.
Без страницы неповиновения я бы сам не смог вспомнить, что было в книге до того, как я в нее вклеил страницу повиновения. Вот в чем суть.
В первый день третьей четверти я вернул книги в библиотеку, вместе с черненькой. В ней добавилось две страницы в начале и в конце. Крахмально белые листки бумаги слегка пожелтели и буквы подровнялись под типографский шрифт, не отличишь от остальных. В школьной сумке у меня лежала пачка страниц повиновения, клей и ножницы.
Первым уроком была математика, и к доске, как всегда, вызвали Сырбачеву. Она тосковала, вдавливая мел в доску, выводила черточки и загогулинки и незаметно вытирала глаза, будто соринка попала. Вот, зачем учителя так делают? Вика Сырбачева поет так, что заслушаешься, и рисует лучше всех и вот ее вызывают на всех уроках к доске, чтобы доказать, какая она дура:
Садись уж, горе луковое! Два!
Я прошептал первую строчку из страницы неповиновения (я же ее наизусть помню!) и журнал шмякнулся с учительского стола на пол. Я тут же подскочил подать. Журнал сам раскрылся на нужной странице. Я протянул его учительнице. Та поправила очки и побежала карандашиком по строчкам: