Когда она задерживала взгляд на кончиках ног, бугорком возвышающихся над досками гроба, обшитого красным ситцем, то с трепетом начинала прислушиваться. Безмолвного дыхания ночи не было слышно, а угнетающая тишина давила на уши. Начинала кружиться голова. Там, в закоулках сонного сознания, кровь пульсировала и стучала по вискам с нарастающей силой, все громче и громче. Бум-бум-бум Анна закрывала глаза, слух начинал притупляться, и она вновь засыпала.
Ей было сорок лет. В траурном шелковом платке она выглядела старше, но на смуглом лице не было ни единой морщинки. У нее был правильный прямой нос, узкие губы, проницательные выразительные глаза под сводами бархатных ресниц. Прядка русых густых волос вывалилась из-под платка и легла вразброс на лоб.
Мужа Ивана она не боялась ни при его жизни, ни сейчас. Но сам факт вторжения в ее жизнь этого мрачного события, этой тревожной и загадочной ночи и двухсуточного бдения будоражил ее усталое воображение. Она дремала беспокойно, просыпалась и вновь проваливалась в короткий тревожный сон. Событие, связанное со смертью мужа, не обескуражило ее. Анна флегматично относилась ко всему, что происходило в эти дни вокруг. Она не рыдала и не стонала над телом Ивана бесцельно бродила или сидела рядом с гробом безучастно. Организацию похорон отодвинула от себя и не чувствовала желания заниматься этими печальными хлопотами. За свое равнодушие ей не было неловко перед людьми. Анна не испытывала ни чувства одиночества, ни страха.
За стенкой, в спальне, отдыхала ее соседка Вера, вызвавшаяся помогать ей в период похорон.
Покойник при жизни был мал ростом и худощав. После кончины его тело вздулось. Оплывшее серое лицо покрылось волдырями, веки провалились в глазные ямы, лоб покрылся неестественно рваными глубокими морщинами. Острый кончик носа прилип к вздернутой и потрескавшейся сизой губе. Кисти, стянутые белой тесьмой, лежали скрюченными на груди. Шея была гладкой, как цилиндр, а при жизни жилистой, розовой
Иван был душа-человек, безотказный и добрый. Все знакомые мужики любили его за веселый нрав, но жалели. Жалели за то, что любил он свою жену, преклонялся перед ней и унижался. Анна властная была, а порой жестокая. Когда он выходил из-под контроля и отказывался слушать ее, она начинала истерить. В минуты ненависти становилась решительной и беспощадной. Кидалась «в бой», не ведая страха, теряла рассудок, и ярость полыхала в ее глазах. Иной раз и оплеуху влепить мужу могла. Била костяшками кулачков колко и больно. Был случай, когда Иван ходил с сочным литым синяком, а мужики возмущались меж собой:
Иван вчерась законно с нами остограммился, а для Аньки закон не писан!
Закон ей что дышло!
Совсем вожжи опустил и напрасно понуро укоряли Ивана одни.
Вот вожжами бы законы ей и расписал!.. отвечали решительно другие.
А что ж вы ожидали результат вашей попойки на его лице!.. «выстреливала» женская «артиллерия» из-за палисадника.
Коротая время с шумной компанией за бутылкой водки, Иван только смеялся и махал рукой: мол, пустое, нелепый случай. Он легко забывал свои неприятности.
Накануне, после похмелки, Иван присел на лавочку у дома, где сидели соседки, лузгая семечки. Анна вдруг взбесилась, глядя в осоловелые глаза мужа. Трепку задала шумную, долго кричала, остервенело и принародно. Из этой привычной истерики запомнилось Ивану нечто новое:
Ненавижу тебя! Да чтоб ты сдох, ирод!..
Иван скрылся в доме: зацепили эти слова. Прилетело как обухом по голове, когда, казалось, цветы жизни начали расцветать. Взял денег, рыбацкие снасти, палатку и сел в свой четыреста второй «Москвич». Окатив клубами дыма соседок и жену, прокрутил лихо колесами землю и исчез с глаз долой. Уехал к друзьям.
Иван до хруста в пальцах вцепился в руль, забегали желваки на лице. Педаль газа с силой задавил в пол. Он любил скорость и отводил этим душу. Несмотря на то, что последнее время редко водил, Иван с детства изучал технику, не один год шоферил и автомобилем управлял легко, как игрушкой
Друзья снарядились на рыбалку быстро, хотя и удивились столь позднему и авральному сбору. Они с тревогой смотрели в ошалелые глаза приятеля и сомневались в целесообразности поездки. Тот в запале выдохнул:
Избавьте меня от этой ведьмы хоть на ночь!..
Они сообразили, что надо ехать хотя бы ради друга.