Наутро, ещё до зари, Надани разбудила служанку и велела ей разыскать Танату и незамедлительно привести женщину в крепость. Та вошла, обежала любопытным взглядом кабинет, угодливо поклонилась хозяйке. Надани усадила её в кресло и, собравшись с духом, заговорила спокойно:
- Я прошу тебя поселиться в крепости - комнат здесь много, выберешь, какие понравятся. Детей можешь взять с собой.
Женщина уставилась на неё бесцветными глазами.
- Что случилось, дорогая? - участливо вопросил она.
Госпожа Одезри тяжело вздохнула.
- Уан вчера увёз моего сына.
- Ах! - Таната схватилась ладонями за щёки.
- Я долго расспрашивала Хина по возвращении, где он был, что они делали - слова не вытянуть, - Надани медленно опустилась в своё кресло. - Какое он имеет право настраивать против меня моего же ребёнка? Почему думает, что может забирать его, даже не сказав мне?!
- Ай, ай, ай, - сочувственно и возмущённо сказала летни. - Гад же какой! Змею ты пригрела, милая. Змею, змею страшную.
- Что мне делать?
Столь серьёзного вопроса Таната не ожидала. Она зачмокала губами, чтобы потянуть время.
- Тут же, дорогая, - наконец, заговорила она, - дело-то непростое. Всяко-разное бывает, по-разному случается. Вот, например, ежели он силой его увёз - это одно будет. Да потом напугал, молчать заставил. Да, это одно. А вот коли не силой…
- Как: не силой?! - возмутилась Надани.
- Обманом там, - заулыбалась летни. - Поманил чем, пообещал. Вот это-то оно, милая, куда страшнее будет. Дети ведь доверчивы они.
Госпожа Одезри, хмурясь, пристально смотрела на советчицу.
- Так как же быть? - нетерпеливо спросила она.
- Прежде надлежит разобраться, - мягко, проглатывая иные слоги, объяснила ей Таната. - Давай-ка, дорогая, мы обе с твоим сыном поговорим. Сбился он с пути - а мы его поправим, боится - а мы это почуем. Верный пример ему нужен.
Надани поправила волосы.
- Только где же этот пример найти? - спросила она. - Всё об отце рассказывать?
- А чем же плохо? - удивлённо распахнула глаза летни. - Позови-ка его, не робей. Тут ведь робеть нельзя - кажется, упустишь самый чуток, а оно потом вот так вот выходит. Хуже ведь будет, если его сейчас на верную-то дорожку не свернуть.
Орур спал как всегда крепко - ему не мешали храп, стоны раненых, шорохи и возня. Он пробудился от резкого, предрассветного холода; прищурившись, рассмотрел в синеве, как скорчились и съёжились люди, лежавшие везде вокруг. Иные прижались к другим, пытаясь согреться, кто-то беспокойно бормотал во сне. Сторожевой сидел у края лестницы, свесив ноги вниз, и глядел на исчезающие звёзды.
Старейшина оглянулся на крепость. Темнота скрывала небрежную убогость каменной кладки, милосердно прятала от глаз мусор во дворе. Летень поднялся, размял затекшее и одеревеневшее от холода тело и неторопливо, переступая через лежащих, пошёл к мосту. Тот был поднят, Орур некоторое время постоял, глядя на него. В каменном мешке крепостных стен он чувствовал себя, точно птица, пойманная в клетку. Подумав, он вернулся к лестнице, у которой видел сторожевого, и начал подниматься по ней, намеренно громко ступая. Стражник даже не повернул голову в его сторону.
Орур далеко обошёл смотрящего в небо летня, и зашагал вдоль стены. Каменные зубцы не мешали ему видеть спящую землю, ровную, что поверхность стола, и сумрачный, затянутый дымкой горизонт. Миновав пару башенок, старейшина остановился и положил руки на холодный камень. Вздохнув, он задумался, не сводя глаз с туманной полосы, из которой в любой миг могло выпрыгнуть зеленовато-жёлтое Солнце.
- Подлец, ах какой подлец, - тихо заговорил летень вслух. - Подлец, бесспорно.
Не так давно он радовался своему успеху: уан пришёл к нему просить помощи, а не он - к уану. "Самозванец он скорее, чем уан", - про себя добавил Орур.