Казалось, отношения установились, а чужое существо уяснило своё место - помалкивать и слушать -, да только продолжились эти отношения совсем не по-человечески. Не имело оно право зачеркнуть всё, что случилось до тех пор, позабыть, что готово было молить о помощи - а теперь старейшине казалось, что всё это лишь приснилось ему. С чистого листа началась вчера история, и летень не был тем доволен. Он наморщил лоб и размеренно проговорил:
- Понял, что нужен нам. Почуял, подлец. И запел иначе, зная, что нам от него никуда не деться, - Орур помолчал, зевнул и потёр лоб. - А ведь деться-то можно, - задумчиво протянул он и, неожиданно для себя, добавил: - Только нужно ли?
Задумался, будто последние слова ему сказал кто другой, но только не он сам.
- Нужно ли, - повторил старейшина и прислушался, словно ожидал от саванны или спящих внизу людей ответа.
Летень внимательно припомнил неприятный разговор.
- Эдак он нам всем заявить может, когда захочет, что ничем не обязан, - протянул он. - Впрочем, - тут же возразил он себе, - без старейшин с деревнями не сладишь, а коли с нами что случится, тут же ему веры среди людей не станет.
Орур ещё подумал и сделал вывод:
- Не имеет над ним власти привычка, так, похоже. С таким-то глаз спокойно не сомкнёшь - человек без смирения, и с тем проще будет. А коли он почувствует вкус власти… Ох, недаром говорят: в тихом омуте…
Летень замолчал, отгрыз мешавший ноготь и сплюнул. Он всё смотрел перед собой, силясь понять, что страшного почудилось ему вдруг в уане. Его представление о противоборстве с этим существом резко изменилось. Прежде ему казалось, что с ним можно покончить не труднее, чем с госпожой Одезри - нужно только тщательно подготовиться. А теперь надвинулось тяжёлое предчувствие, Сил'ан предстал перед внутренним взором человека живучей тварью. Станешь её бить - она извернётся, изувечишь - уползёт, отлежится, затаит лютую злобу. Как тут спорить: горячей крови против холодной, человеческому сердцу против каменного, живому против легендарного чудища? Если и одолеешь его - вернётся, если и погубишь, так вместе с ним сгинешь.
- Бить, так добивать, - пробормотал Орур, - а не добивать, так и не начинать.
Он ссутулился и вперил взгляд в безразличные камни, решая, как поступить.
Мальчишка переступил порог кабинета с опаской, а, завидев Танату, и вовсе замер, хмуро уставившись в пол.
- Вижу, ты чувствуешь за собой вину, Хин, - всепрощающим тоном выговорила та. - Расскажи нам, тут ведь только я, твоя тётя, и мамочка твоя любимая. Расскажи, будь хорошим мальчиком, и тебе сразу станет легче - вот увидишь!
Рыжий упрямец молчал.
- Мой ты дорогой, ну что же ты, - запричитала летни. - Будто мы враги тебе какие. Всё-то у тебя в головушке перепуталось: кто родные, кто чужие. Да?
Хин мрачно взглянул на неё, и советчица тотчас нахмурилась, забормотала угрожающе.
- А это что ещё за взгляды? Ты, милый мой, так на меня не смотри! Ишь чего выдумал! Знала я твоего отца. (Мальчишка низко опустил голову.) Никогда не позволял он себе так посмотреть, чистая у него была душа, к людям тянулась. К добру, понимаешь ты? Мать всё нарадоваться на него не могла: совестливый, честный, послушный. Завсегда о ней думал, жили они ладно: она для него старалась, он для неё. Бывало посмотришь и вот вздохнёшь прямо: хоть бы мне счастье такое, когда детки свои заведутся. И никогда он не лгал матери, от неё не таился - всё расскажет и улыбнётся. Ты бы хоть приветливое слово сказал! Неужто же не стыдно тебе?
Хин тихо всхлипнул, но женщин это не смягчило.
- Расскажи мне всё, - потребовала Надани. - Я же знаю, что вы куда-то уезжали - я видела, как вы возвращались, из окна. Чем он тебе пригрозил? Что вы там делали с этим чудовищем?!
Мальчишка шмыгнул носом и размазал слёзы по лицу.