Все, дальше идти ему некуда, разве по второму кругу, но Илье уже невмоготу было изображать озабоченного делами типа, вышагивающего по улицам поселка с умным видом. Ничего занятного на Мехзаводе он не обнаружил, все вокруг смотрелось обыденно и скучно. Асфальт под слоем пыли, песчаная почва пешеходных дорожек, облупившиеся в краске заводские корпуса с прижатыми к ним длинными, в четыре подъезда, пятиэтажками, и частый собачий лай за неоправданно высокими заборами частных домов, это все, чем позабавил его поселок.
Люди, встречавшиеся на улицах, явно спешили на работу, от которой не ждали многого, настолько уныло собранными выглядели их лица. Это лицо, зависшее над бревном у забора, на самом краю поселка, смотрелось иначе. Почему бы его владельцу не стать первым человеком, с которым он, новоявленный Илья Гуреев, перебросится парой-тройкой общих фраз? Совсем без общения ему не обойтись, если он хочет понять хотя бы то, что тут, где находится.
Приостановившись, Илья замялся на условном пятачке, в некоторой растерянности поглядывая на сосны, заслонившие горизонт по ходу его движения, словно недоумевая, как это, собравшись по ягоды, он так сплоховал, что оставил дома корзинку. Человек на бревне поднял голову и растянул губы в улыбке, жестом приглашая Илью разделить с ним свою усталость.
Не ищи слов с дороги, голос у лысого оказался молодым и приятным, не без лукавинки, с поправкой на акцент японского дипломата, который никого не хочет обидеть. Просто подойди и присядь.
Илья счел приглашение радушным и не стал раздумывать. Именно это он и хотел сделать, подойти к бревну и пристроиться на другом его конце, вот так же расслабить тело в мышцах, молча откинувшись спиной к забору и, может быть, на минуту-другую прикрыть веки, дав покой глазам, не находящим вокруг отрадных для сердца картин.
Расслабься, в думах своих расслабься, узкоглазый хитрец говорил так, словно утешал самого себя, любимого, глядя в никуда и созерцая нечто, отойди от них и закрой глаза. Все у тебя хорошо, ты жив. Закрой глаза, чтобы отпустить мышцы, пусть и они отдыхают. Закрой их и порадуйся тому, что вокруг тебя, тому, что ты сегодня уже видел. Лес, необъятный лес в высоких соснах. Небо, синее бездонное небо в легких облаках, и солнце. Над тобой светит солнце. Оно такое же, какое надо всеми. Ты один из всех, но ты не одинок. Нет, ты не одинок, ты с Богом! Ты с Богом, ты человек и живешь на земле, чего же тебе еще? Что тебе надо знать? Над тобой светит солнце, потому что ты жив, под тобой твердая почва в мягкой зелени трав, а вокруг поют птицы. Ты здоров и полон сил, чего же тебе еще, можно ли желать большего? Абориген тихо вздохнул и медленно, с шумом ветра в кронах сосен выпустил воздух из легких, сладко и долго, по-кошачьи, потянувшись в суставах.
Сегодня хороший день, твердо произнес он. Нам с тобой повезло, парень, сегодня хороший день!
Пожалуй, согласился Илья, встречая раскрывшимися заново глазами повеселевшее небо. Только немного странный.
Странный от слова странник. Все мы в этой жизни странники, приходим и уходим. И ничего странного, необычного в этом не видим. Скорее наоборот, хоть это и вправду чудо, и без паузы, буднично и естественно, как старому другу, странник предложил страннику выпить чаю. Чай пить будешь? Говори просто, что пришло в голову. Первым что пришло, без раздумий. Ты не в бане, никто тебя тут парить не будет. Вопрос легкий, ответ на него еще легче, в одно слово. Можешь так?
Могу, вроде
Конечно, можешь. Не все могут, далеко не все, но ты можешь, я знаю. Ты живой, тебя солнце радует. Смотри, какое солнце, оно тоже живое! Чай пить будешь?
Буду!
Ответ мужа! ладонь аборигена с силой пришлепнула бревно, войдя в него, как в смолу, слившись со старым деревом Думаешь, я тоже странный, как твой день? Правильно думаешь, чай полезный напиток. А меня зовут Китайцем. Догадываешься почему, правильно? Лицо, обращенное к Илье, характерно сощурилось, исключая трактовки. И еще я пью чай без сахара, зеленый и горький. Чтобы правда в меня шла как есть, в сахаре не слипалась. Сладкой правды ведь не бывает, верно? Китаец оторвал руку от бревна, и Илье почудилось, что трехметровый огрыз ствола мертвой сосны в обхват толщиной, вросший на четверть в землю, шатнулся за этой рукой, судорожно вздрогнул под ним, как человек, попавший под разряд электрического тока. Пойдем в дом, пока нас не поняли.