Я, говорил он, как и Савелий, за новую жизнь. Надоела старая. Жилку чувствую в себе предпринимательскую, а заводская застойная неволя у меня теперь в прошлом.
Вот ты, Тиша, сказал он как-то мне, человек сосредоточенный, территориями мыслишь, за порядок радеешь. Блюдешь чистоту помыслов, а шику и привольности в тебе нет. За благоустройством общества не следишь, жизни новой не чувствуешь только судишь. Поэтому в обозе истории и влачишься.
Так он плюнул в мою душу и с независимым мнением жить стал. Я же, опираясь крепко на традиции, с метлой остался. Савелий по митингам и новым партиям гулял. И только сестра Маруся стояла вровень со мной, думая об общих идеалах, и как была мне любимой, так и осталась.
Да, раскидало тогда нас времечко по разным полюсам жизни безжалостно, и каждый на своем месте за разные соломинки держался, чтобы не потонуть.
А все же снох своих я тоже очень даже обожаю и люблю, хоть мерзкие изъяны и вижу в их натурах. Человеколюбия мне не занимать с небес спущено.
Невидимая рука рынка
Запись 5
Когда Савелий кричал взахлеб о заоблачных перспективах жизни и свергал со своими соратниками в городе все подряд власти, тогда только я и осознал радужный ритм своего существования. Никогда мне не было так приятно жить, как в прежние дореформенные времена. Я уже отмечал, что душу мне тогда грело: тот же кузик, к примеру, который обыденно и весело чирикал на дереве А сейчас остались одни воробьи жиды меркантильные. И речка напротив в то время лениво журчала, широким зеркалом сверкая на солнце. А теперь зеркало это сморщилось; мало того, сама пойма реки сузилась до неприличия. И метла моя в ту пору по-другому звенела по асфальту, как-то жизнерадостно, с припевом. Тогда она была из упругой ветлы, а теперь из каких-то мертвых хлыстиков синтетических. Даже Прокоп сейчас стал неистово и зло материться, когда в подвале беспорядки устранял. Все те простые радости жизни, которых сейчас нас лишили, доставляли мне удовольствие истинное.
А как душевно было в ту пору посидеть и поразмышлять о насущном с единомышленником! С Прокопом, к примеру. Как он любил пиво попить тогда! Казалось, оно было куда вкуснее, чем сейчас, потому как было его море разливанное, почти дармовое, а пенилось так же бархатно, как мыло в бане на вехотке. Хоть плотность его жиже была, но пена запашистее, и потреблялось оно со смаком и толком. Кроме меня, всякий дворник почитал за счастье посидеть с канистрой в тенечке и духоподъемно поалкать его. Лавок со столиками было тогда в каждом дворе полно, и стояли они под каким-нибудь разлапистым кленом зазывающе. Это позже их повсюду повыдергивали и разломали обалдевшие перестройщики.
Сего дня это столпотворение я штурмовал при помощи племянника, горделиво сообщал мне Прокоп об очереди за пивом. Он сидел, вальяжно раскинувшись на лавке в тенечке, и посасывал прямо из горлышка канистры свою пятилитровую порцию.
Скучно стоять на обочине, в хвосте, справедливо отметил Прокоп. Запустил его по головам с канистрой своей. Это куда сподручнее и скорее. Всегда так делаю. А как иначе, если с флягами лезут и по тем же головам топчутся. До морковкиной заговни не дождешься своей доли.
Изредка отплевываясь от пены, он продолжал:
Ежели б я племяша под брюхо не подпирал и не передал кумовьям моим в очереди затоптали б, как кони, бедолагу. А так, когда сообща, оркестром умиление одно
А чего тогда от жизни надо-то было: посидеть, поразмышлять по-дружески. Тихо, неспешно катилось время и, что особенно важно, душевно. От того и удовольствие большое проистекало.
Чем же было Савелию не мило то времечко золотое?
А после что настало? Взять, к примеру, опять-таки моих брательников.
Просвистели бури революции, распродали нехристи страну. Савелий все это время хоть и мнил себя важным общественником, а как был винтиком, так им и остался. Как был помощником мастера в ЖЭКе, так и остался руководить Прокопом. Как была интеллигенция вшивой, так осталась и поныне ни богатства, ни ума. Неужто ради амбиций вся кутерьма начиналась? Аж такую страну с фундамента крепкого сдвинули? Вот же силищу какую выплескивает гонор из людей!
А что потом сталось с жинкой Савелия? Как только у него запал революционный поубавился, так сразу она стала его распинать. Делала это непременно коварно и с иезуитской изощренностью душила морально и даже с матерками.