В краевом совете депутатов взашей вышвырнули отпетого ретрограда и горбачевца. Мы на митинге сковырнули эту плесень, и теперь открыт путь туда, куда нам хочется. А хочется нам всем сытно есть и сладко спать. И хоть ретрограда мы заменили на авантюриста, но это уже наша победа, кровная. Любые мошенники теперь будут работать на нас. А мы им не позволим народ так просто дурачить потому, что мы уже повзрослели и теперь не лыком шиты. Настала пора заставить любую сволочь плясать под нашу дудку! А потом придет время и их искореним.
Очень сильно он тогда разбивался, стуча громко кулаком о стол, накрытый Марусей по случаю ее именин. Потом братишка опрокидывал стограммовый стакан с самогоном, а Марусенька ублажала его с вилочки соленым огурчиком.
Поначалу-то за трапезой этой мы стоймя стояли: Савелий обозвал наш скромный стол фуршетом. Мол, положено по этикету в таких случаях кушать стоя. А когда стали ноги затекать да наклоняться за закуской спины устали, тогда только и сели. Объявили при этом нашему дорогому прогрессисту, что дюже уморительно нам с такими изысканными традициями связываться. Как ни крути, мы же не в Кремле, чтоб корчить из себя дипломатов. А по мне так и двор мести не порочно, и кушанья отведывать, сидя за столом, тоже не зазорно, а вот переживать за политику до дрожи в теле лишь здоровью вредить. Да и мало ли из-за нее попрятано людей в сумасшедших домах говорят, уйма.
Хозяйка наша, именинница Марусенька, была доброй и хлебосольной. И стол ее праздничный был такой же: уставлен мелкими блюдцами с золочеными ободками по краям с солеными огурчиками, помидорчиками, соленой капусткой и даже солеными крепкими и красивыми груздями. Хлебница была наполнена серым хлебом, резанным треугольничками. А вишенкой на торте было блюдечко с дольками сала. Стопки и фужеры мудреные или хрустальные у Маруси не признавались пили из маленьких граненых стаканчиков. Все было и без того ажурно и прилично.
Собрались мы тогда в узком семейном кругу.
Жужжали наперебой и несли всякую восторженную чушь, какая и несется обычно в исполнении взрослых недорослей. А компания наша была разночинная.
В начале тех революционных лет Савелию, энергичному, живому, как в поле колос на ветру, было двадцать пять годков. Он, знамо, интеллигент помощник мастера в ЖЭКе.
Брат Митрий соль рабочего класса, высококвалифицированный специалист на оборонном заводе гнул трубки для авиации на станке. К тому же был он общественником профоргом цеха. Митрий считался самым обеспеченным среди нас: получал довольствие не меньше министра. Хоть он гордость рабочую и имел, но жил богато, как буржуй. И Бог ему судья. А уж мы-то с Марусей совсем сирые и неприметные, но профессию свою уважали больше жизни. Она, милая, тянула лямку своего дела на почте, посылки терпеливо перебирая, и тоже за гордость это почитала. Вся наша семейная компания была трудолюбивой и любящей друг дружку, хотя в сердцах, случалось, и поплевывали злорадно в родственные души. Всякое бывало, на то и близкие люди. А как порой без зависти или острастки-то?
У Савелия шевелюра была пышная, русая и свешивалась на глаза. Он привычно откидывал этот чуб, а тот вновь ползком возвращался восвояси и закрывал ему объективную реальность. Для него борьба с чубом стала привычной. Привычка вещь обыденная, но вредная. Особенно для окружающих: все отвлекаются от разговора, пропуская мимо ушей главное, и внимают только его жестам.
А что творится в крае с нашей администрацией? продолжал митинговать в застолье Савелий, а глаза его карие светились красным заревом революционного пожара. Скинули старую горбачевщину, мыслил он всегда не фамилиями, а метафорами и образами. Теперь взошли на пьедестал те же, но перекрашенные. Воры однозначные, но все же есть в этом смысл: своя рубашка ближе к телу. Ныне они на мировую цивилизацию устремленные. И будем теперь мы рынки международные осваивать
Тут встрепенулся Митрий. Глаза его, за последнее время уставшие и помутневшие, тоже озарились. Всегда он был весь такой из себя уверенный, громоздкий и отчасти даже солидный и представительный.
Хоть и перевели меня временно сторожем на ведомственную стройку по причине отсутствия надобности в трубках, но унынию предаваться не достойно, солидно ведал он. Главное, открытыми глазами теперь будем смотреть на жизнь, на власть и поддерживать Савелия. Пусть их тормошит. Посмотрим, как она, власть-то, запоет, когда народ зрить в корень будет.