- Известно обличье свиты?
- Лица славянского происхождения. Все четверо.
Стало быть, юрист и физик, морские волки кавказской национальности, господа Махмадов и Вайсиддинов, чистенькие и свежие из запасника, - вовсе не фантазия Ефима Шлайна, как я гнусновато подозревал. Охотно предъявили паспорта эстонским полицейским где-нибудь в новой гостинице вроде "Вестерн Юнион"... Как просто!
- Эти двое черненьких на распечатке, значит, тоже на работе при Чико Тургеневе? - спросил Ефим. - Такие же литераторы?
- Судя по твоей информации, уже уволены, - буркнул я, но Шлайн, поглощенный видом вплывавшей в салон Марики с пирожками, вряд ли это расслышал.
Я встал и ушел.
На стоянке на площади Выру пришлось доставать запаску и, пачкая дорогие кожаные перчатки, оттягивая брюки на коленях, менять проколотое ножом колесо. Хорошо, что не два испортили. Возмездие носителей белесых бакенбард, которое не заставило, конечно, себя ждать, с этой точки зрения выглядело сдержанным... Наверное, по телефону попросили контору привезти дубликат ключей зажигания. Знать бы, что за контора!
Хвоста до Лохусалу, однако, я не заметил.
Когда Дечибал Прока, поджидавший меня в буфете пансионата, услышал, что в Таллинн мы поедем автобусом, он задвигал из стороны в сторону небритой челюстью, будто пробовал новый протез у дантиста. Офицер и джентльмен избаловался на своей второй, теневой работе...
Старинный дилижанс, подновленный внутри, подкрашенный снаружи и с ярославским, доживавшим век движком, тащился в столицу два с лишним часа.
После суточной давности снегопада ветви деревьев в Таллинне обвисали под тяжестью белых оторочек, некоторые сломались. Стояла тишина. Машины в старом городе запретили. Мы потащились по улице Кохту, с которой и в непогоду просматривались все пять шпилей костелов Нижнего города.
Прока шел впереди, каждые пять-шесть шагов озираясь и передергивая заснеженными, набухшими от влаги плечами просторного пальто. Головного убора он не носил. Пряди черных волос, запорошенные метелью, обвисали с висков, словно обсосанные. Поднятый воротник натирал мочки ушей.
Моряка трясло. Он то ли нервничал, то ли не мог побороть страх.
Под водой на казенной службе, наверное, жилось вольготнее.
- Хорошо мечталось в кубрике о земной жизни? - спросил я.
- А откуда вам известно, что я моряк?
Прока остановился и резко обернулся.
- Маешься маятником на асфальте. Как это у вас - Жора, пошатай стол, жить без качки не могу... Ты что, забыл, с кем я ехал, когда ты меня доставал на "Фольксвагене"?
Мне показалось, что страха в его темных глазах прибавилось.
- Мое дело доставить вас на место, показать человека и уйти. Так ведь?
- Так. Но поступим иначе. Незачем тебе э-э-э... такому... показываться на людях. Нужного человека я высчитаю без тебя. Прибудем в точку, укажешь дверь, подождешь четверть часа и, если я не покажусь за это время, отправишься отстирывать клеши, в которые, я вижу, ты наложил...
- Вы полегче!
- Прибавляй шагу, - сказал я.
Парочка носителей белесых бакенбард, квадратный и длинный, выскочила из-за угла и затопталась, выжидая, когда мы закончим говорильню. Мы двинулись дальше, и я снова оглянулся. Длинный разбрасывал на ходу ноги, выворачивая коленки, квадратный ступал тяжело, в раскорячку, переваливаясь, будто ему терло штанами в паху. Кого же они остерегались, когда замялись на углу? Я-то их знал. Значит, Проку?
- Мы пришли, - оповестил он нервно. - Дальше я не пойду.
- Дечибал, - сказал я ему. - Ждать меня не нужно. Вот конверт, возвращайся в Лохусалу, в пансионат. Можешь взять такси. Я оплачу. Возьми ключ от моей комнаты и сиди в ней, жди после трех часов посыльного от Толстого Рэя. Сиди и жди, сам не возникай раньше времени.