Куда Маринке было рожать, незамужем, жила там на птичьих правах, и вообще…
— Но у Алины-то квартира своя. И Слава… Чуть на руках её не носит, сами говорите.
— У Алины и ребёнок свой уже есть. А насчёт Славика ты не думай, что-то там да не так наверняка, мужики только с виду такие хорошие. Алька ведь хотела оставить сначала, уже на очень большом сроке сделала, месяца три. Ладно, хватит трепаться. И ты, Ир, никому ничего, ладно? Ей и так хреново…
Это было в начале января. Всю сессию Алина появлялась только на экзамены, сдавала быстро, и исчезала, ни с кем не общаясь. Потом потихоньку отошла. После каникул регулярных занятий уже не было, все писали диплом, встречались в институте от случая к случаю, да собирались иногда посидеть у Марины. Алина тоже там появлялась, иногда со Славой, чаще одна, и тогда Слава звонил ближе к вечеру, чтобы встретить Алину по темноте.
Уже перед самой защитой Ирочка, заехав к Марине на вечерок, встретила там Славу. Тот сидел на краешке дивана, глядел перед собой в одну точку и в общий разговор не вступал. Ирочка пыталась разговорить его, но Слава отвечал односложно, а после внезапно встал, и, не прощаясь ни с кем, быстро ушёл.
Марина объяснила, что Слава неделю назад разругался с Алиной вдрызг. Алина нашла себе работу в какой-то инофирме, переводчиком (она свободно говорила и по-английски, и по-итальянски, когда что успевала), ей предложили кучу денег, она обеими руками ухватилась, и люди интересные, и вообще, а Славка ни в какую, там, говорит, только шлюхой можно работать, или он — или эта инофирма, а сам что — студент, стипендия крошечная. Алина, естественно, выбрала работу, ей ещё ребёнка кормить надо, вот и пришлось Славику дверью хлопать. Ходит теперь, страдает. Придёт — и вот знай сидит-молчит, смотреть тошно. Надеется, Алька узнает, разжалобится, назад позовёт.
— А что, думаешь, не позовёт? — спросила Ирочка.
— С чего бы? У неё там, знаешь, какие мужики ходят. И вообще у них с зимы уже все как-то неважно шло, так что вряд ли она его позовёт. Сам виноват, нечего было выпендриваться, Алина баба суровая.
— Господи, чего ей ещё надо-то, — всплеснулась Ирочка. — Так мучается человек, а она?
— Она своё тоже отмучилась, не волнуйся, — заметила Марина, на чем разговор и закончился.
В начале лета Ирочка, защитила диплом, вздохнула свободно. Позади остались беготня, суета, нервотрёпки и рисование бесчисленных плакатов к защите. Миновала грандиозная пьянка по поводу окончания, и Лариса Викторовна, как и каждое лето, засобиралась с Ирочкой на юг.
Но тут, одним вечером, папа, отложив за ужином газету, глянул на Ирочку из-под очков и задал странный вопрос:
— А что ты, Ира, собственно, собираешься делать?
— Как то есть что? — не поняла Ирочка. — В каком смысле что?
— Ну, в том, что ведь распределения у вас сейчас нет, верно? Надо же какое-то занятие находить. Я к чему, в нашей конторе, в отдел технического дизайна, человек нужен. Ты ведь, мне кажется, немного умеешь рисовать? Можно было бы попробовать.
Ирочка не успела ничего сообразить — идея была неожиданной — а Лариса Викторовна уже вскинулась со своего места:
— Ну что ты выдумываешь вечно, какой ещё дизайн, к чему сейчас?! Девочка устала, мы едем на море, вернёмся, ближе к осени что-нибудь подберём. Для чего ей ломать глаза и горбатиться в твоём заведении, у неё все пути открыты.
Во время этой тирады Ирочка получила время для размышлений, и, когда мать выдохлась, сказала тихо:
— А знаешь, пап, я бы попробовала.