В отличие от Алины или даже Наили Ольга Скобеива ближе и глубже понимала душу советского стимпанкического народа. Имея горячее сердце неравнодушной к проблемам людей революционерки она перебирала в голове варианты возможной помощи этим самым, далеким от клептократической кучки богатеев простым людям.
«Надо отрубить ей, этой броненосно уплотнившейся Плесени, Главную голову. Но опять-таки: где у нее у Плесени Главная Голова размышляла Ольга. Надо бы ее, Главголову, отрубить это несомненно, но поможет-ли мне в этом деле мой Евген? Он так, иной раз, инертен и неповоротлив со своими навязчивыми мыслями об охоте на акул с револьвером» рассуждала Ольга, выстраивая для себя тактику свержения Президента и захвата власти в стране. Ольга понимала, что гидралигархатская, разжиревшая от власти Плесень, создалась не обязательно Президентом скорее всем сообществом стимпанкических социалистических госустройственников, да и всеми, не мешавшими этому, гражданами в той, или иной мере. Теперь она, Плесень все больше вылезает из шкуры Закона. И, вылезши «из шкуры», эта Плесень сплоченный, то есть, вокруг своего вертикального центра стимпанкический олигархат, имеющий возможностей больше, чем все другое в стране распоясывается и становится неприкасаемой, всемогущей, маскирующей себя структурой. Это же очевидно их даже не перечислить гидралигархатские проявления больно множество таковых, стоит только присмотреться. И эта Плесень уже решает не только что нам есть, чем лечиться, и на что мы имеем право, а уже решает какую мощность должны иметь простонародные дирижабли, какое паро-тиви всем смотреть и куда нам каждому идти, куда, в общем, двигаться всей стране. Плесень становится совершенно неподсудной и обретает прерогативу продвигать свое, обретает право решать: кому сколько сидеть, кому сколько платить. И уже Плесень на пути обретения права даже на безнаказанное убийство и желает иметь право, не считаясь с законом, самоуправственно решать кому жить, а кому нет!
Ольга поймала себя на том, что не может назвать Плесень с маленькой буквы, потому, как Плесень уже решает все и может влиять абсолютно на все-все-все. «Надо что-то делать. Где же, где же у нее, у Плесени главная голова? напряженно мыслила неравнодушная патриотка Ольга Может начать с самого Николай Ивановича, или Начальника развед-Ставки, или Глав-совстимп-прокурора? Или неужели с самого товарища Сталина, перерождающегося в покровителя олигархов?..»
От дискомфорта, вызванного шатнувшей Планету попыткой Голованавального заменить божескую легитимную, крайне одобренную стимпанк-патриархом власть на его голованавальную сатанинскую, Стимпанк-Бог дрыгнул во сне ногой. Как раз от этого стимп-божеского движения во многих местах Планеты произошли мгновенные выросты бугров из почвы. Владимир Рудольфович, возвращаясь на своем паро-триале с рыбалки, не успел среагировать на выпрыгнувшую из, мгновенно образовавшейся трещины в асфальте, глину со щебнем; он вильнул рулем, заехал в кювет и врезался в сосну, не больно ударившись о ее ствол головой в шлеме. «Бесовские проявления отметил агент Владимир Рудольфович как хорошо, что от бесов нас защищают люди в форме с резиновыми дубинками Надо будет добиться у Муссолини для своей явочной виллы в Италии тоже защиты от бесов в виде хоть одного взвода чернорубашечников. А-то как бы не приехал и ко мне беснующийся перевижной суд и не осудил по их итальянско-фашистской конституции!» размышлял красный, глубоко законспирированный агент. Соловееву-Ульрихту на секунду представилась бригада из мобильных судей с их передвижной гильотиной Почувствовав, как по спине пробежал холодок он поёжился.
Новоизбранный Президент России Иван Охлобыстинг, победивший на последних выборах известных кандидатов-соперников, осенив себя крестным знамением отдал приказ на ползучую сдачу Донбасса, в обмен на признание Крыма так называемым пресловутым «мировым сообществом». Президент Охлобыстинг может, и не хотел менять Донбасс на признание Крыма, но американцы через Израиль на новоизбранного Президента жестко надавили.
Настасья занималась подкачкой пресса и купанием в холодных водах, легко и беззастенчиво забывая сопрана Бакскова.
А сопраном Баксковым все больше овладевали мандраж и нервозность. Дом Марты приближался к нему, словно статуя Командора