Работы по подготовке к отплытию чугунно-саночного «Колывана» велись строго в темное время суток. Прибывший из стимпанк-ГУЛАГа полутора тысячный, самый передовой и дисциплинированный отряд заключенных, имени «Исаича» проворно и непрерывно приклепывал медные паро-амортизаторные пластины к прохудившимся от многократных рейдов бортам малого ледокола.
«Что же это привиделось мне! Что за сон опять такой жуткий! маялся думами очнувшийся на скамейке какого-то дворика Николай. Наверное, я надышался паром из ливневой канализации, в котором слишком много фенола! Сливают вместе с паром в свои подземелья черт знает что! Эти чехи рады пахать на Гитлера, даже в ущерб здоровью своих будущих чапеков и гавелов! Хорошо, что великий Сталин не допускает подобного в стране Советов и снижает цены, чтобы люди могли, работая не интенсивно покупать черную икру и «Цинандали»! Это же надо! Я и в гробу!» Баксков погрозил кулаком в небо стимпанк-Морфею. Сидя на скамейке и прогоняя остатки кошмарного сновидения, несколько успокоившийся сопран, переключившись мыслями на предмет своей томительной любви, от внезапного поэтического вдохновения стал произвольно и совсем неожиданно, сейчас же сочинять на свою наболевшую тему, бормоча вслух:
«Любовь к нам
неслышно вошла.
Любовь Марте ног развела,
и Марты, промежности кущи
меня ждут, как лотос цветущий.
Я в Марту введу, сатанея,
нефритовый стержень еврея
«Да что это я мелю! Нет-нет-нет!.. Спохватился Баксков и замотал головой. Ведь, и не еврей же я, во-вторых, почти, а, во-первых, излюбленный сопран тира.., вождя, то есть! Так, откуда же в моей золотоголосой голове берется столь дикая, пренебрежительная бездарщина! Наверно мне вреден этот сырой и плотный воздух весенней Праги Видимо я переволновался» окунулся в самоанализную прозу, отходящий от внезапного поэтического возбуждения Николай. «Да и какие еще «кущи»?! Уж я-то уверен, что аккуратная Марта ухожена везде, в каждом миллиметре своего тела!». Сопран, хоть и носил палладиевый крестик, но его расшатанная страстью к женщине вера вновь подпустила близко к его мыслям Князя мира, чтобы их, сопрановы мысли, да снова сатанить и безобразить. «Как можно было даже подумать, чтобы сочинить такое!» сам себе удивлялся, опомнившийся от Князева мира ментального наезда, Николай, ведь я мог нечаянно задеть и чувства понимающих русский язык верующих, что могли меня чисто случайно здесь услыхать! Ишь, каков этот Князь мира стимпанкического! В сколь пошлые и распутные мысли ввергает граждан! Странно даже, что когда-то согласно стимп-писаний пивал со Стимп-Богом амбру с одной бутылки. Что время делает с людьми и богами» сокрушался сопран Он с сожалением подумал о том, что ему уже аж двадцать пять, и что он мог бы уже быть женатым и чьим-то отцом Измученный бессонницей и длительной поначалу безответной, как он думал, любовью, Баксков встал со скамейки и, подобрав свой букет, двинулся дальше. Зашагал к дому, где жила Марта. Дом Марты приближался к нему, словно статуя Командора
В отличие от Алины или даже Наили Ольга Скобеива ближе и глубже понимала душу советского стимпанкического народа. Имея горячее сердце неравнодушной к проблемам людей революционерки она перебирала в голове варианты возможной помощи этим самым, далеким от клептократической кучки богатеев простым людям.
«Надо отрубить ей, этой броненосно уплотнившейся Плесени, Главную голову. Но опять-таки: где у нее у Плесени Главная Голова размышляла Ольга. Надо бы ее, Главголову, отрубить это несомненно, но поможет-ли мне в этом деле мой Евген? Он так, иной раз, инертен и неповоротлив со своими навязчивыми мыслями об охоте на акул с револьвером» рассуждала Ольга, выстраивая для себя тактику свержения Президента и захвата власти в стране. Ольга понимала, что гидралигархатская, разжиревшая от власти Плесень, создалась не обязательно Президентом скорее всем сообществом стимпанкических социалистических госустройственников, да и всеми, не мешавшими этому, гражданами в той, или иной мере. Теперь она, Плесень все больше вылезает из шкуры Закона. И, вылезши «из шкуры», эта Плесень сплоченный, то есть, вокруг своего вертикального центра стимпанкический олигархат, имеющий возможностей больше, чем все другое в стране распоясывается и становится неприкасаемой, всемогущей, маскирующей себя структурой. Это же очевидно их даже не перечислить гидралигархатские проявления больно множество таковых, стоит только присмотреться. И эта Плесень уже решает не только что нам есть, чем лечиться, и на что мы имеем право, а уже решает какую мощность должны иметь простонародные дирижабли, какое паро-тиви всем смотреть и куда нам каждому идти, куда, в общем, двигаться всей стране. Плесень становится совершенно неподсудной и обретает прерогативу продвигать свое, обретает право решать: кому сколько сидеть, кому сколько платить. И уже Плесень на пути обретения права даже на безнаказанное убийство и желает иметь право, не считаясь с законом, самоуправственно решать кому жить, а кому нет!