Потом вдруг спросила - за язык тянули ее:- Ты почему на совете отряда говорил "отдам все силы"?- А что?- Неискренний ты, Володька, почему ты такой неискренний?Володька поморщился, отвечать не пожелал. Потом вдруг вспомнил - полдороги прошли! - что надо быть дома пораньше, провожать дальше отказался, все! Вечно она так. Вечно скажет что-нибудь, потом жалеет. И сейчас рядом с Фимой сидела она притихшая и не слишком веселая, не решаясь идти спать, потому что Фиме сидеть еще и сидеть, и не зная, о чем с ним, собственно, говорить - ведь не о том же, как подло исключили Филиппа; Фимка ничего не поймет, будет обо всей их школе судить по случайному, дурацкому факту.Вот так они и молчали - каждый о своем, а в общем-то, об одном и том же: каждый готовился грудью встать, чтобы защитить главное от случайного и наносного. Молчали, оберегая друг друга от зряшных сомнений, - а никто и не собирался эту их молчаливую преданность отечески поощрять! Оба уже были пасынки - уже были, самую малость! -но, конечно, и не подозревали об этом.Опять отворилась чья-то дверь, по коридору прошлепали ночные туфли. По мягкой, царственной поступи узнали: Рахмет. Смешливо переглянулись, замерли: не ровен час - заглянет на кухню, увидит, как они тут сидят вдвоем под ярким светом оголенной лампочки, одни во всей квартире...Зашумела за стенкой спущенная вода, шаги Рахмета прошлепали обратно. Мысли Фимы - от этого смешливого сообщества, от переглядывания украдкой приняли несколько иное направление. Он несмело взял Женькину руку:- Маленькая какая рука!- Обыкновенная.- Очень маленькая. Интересная такая рука. - Фима осторожно погладил Женькину руку пониже локтя.- Обыкновенная, ну...- Очень хорошая. Давай смерим. Видишь, насколько меньше моей? Смешно.Это ужасно, до чего Женьке спать хотелось: от Фимкиных рассказов, от безнадежного сидения. Фима все не выпускал ее руку.- Мизинец - совсем детский. Разве это палец? Сейчас укушу. Укусить?Женька взглянула на него виновато:- Мне очень спать хочется! Фима, я пойду, а? Ты не обижайся.12. ЮНЫЕ ПИОНЕРЫ, БУДЬТЕ ГОТОВЫ!А теперь Женька стояла в толпе других ребят, окруживших Бориса Панченкова, и горячо уговаривала его:- При чем тут борьба классов! Прямо везде свою борьбу классов суете надо, не надо! Мы друг друга целую жизнь знаем. Борис, ну правда!.. А если он товарищ хороший - это все равно, да? Если работает?..Борис озирался почти затравленно. Говорили в основном девочки, мальчишки мрачновато молчали. Зал постепенно наполнялся. Подошел Левка Басманов из седьмой группы, прислушался:- Это что - опять про Филиппова? Мы все равно будем против голосовать.- А ты за всех не говори, - взъярился вдруг Борис.- А ты не ори больно-то! Тебя что - главноуговаривающим прислали?Борис промолчал: его прислали именно "главноуговаривающим". Он с трудом подавлял странную, мальчишескую обиду: из-за сопляка какого-то столько шума! Небось его снимали с вожатых - никто в свое время и слова не сказал?..- Меня снимали, небось все было правильно?- Тоже неправильно.- Правильно! Много вы понимаете! Сознавать надо: мы - как в осажденной крепости. Извини-подвинься, надо быть начеку.Женька махнула рукой, отходя:- Опять в мировом масштабе! Осажденная крепость! Мы тебе про Филиппа говорим.Все отошли. Остался Митька. Примирительно тронул Бориса за локоть:- Ладно, не расходуйся. Тебе галстук дать или так?Борис смущенно взял пионерский галстук.- Я вроде не вожатый уже.Митька промолчал. Смотрел на Бориса с пониманием, как родной. Так, наверное, хирург смотрит на пациента, которого по необходимости взрезал: может, тебе и больно, но ты уж не сомневайся, друг...Пора было строить отряд. Торопливо подошел Вася Кузовлев:- Плахов звонил - не придет.- Он не придет.- подтвердит и Панченков.Сволочь этот Плахов! Вызвал вчера: "Что ж, Борис, возвращай себе авторитет, завоевывай доверие.