Но настал тот день, когда моим сомнениям пришел конец. В то воскресенье я шла на репетицию хора немного позднее, чем обычно. Подошла к крыльцу клуба, когда меня окликнула почтальонша.
Подожди, дочка, ты в клуб? спросила она, нагоняя меня. Возьми письмо, чтобы мне не подниматься по ступенькам. Ноги что-то ноют сегодня, даже не знаю, что с ними делать-то
Я взяла письмо, поднялась по нескольким ступенькам к двери и перед тем, как войти, посмотрела на конверт. Оно было адресовано Ивану. Фамилию в графе обратного адреса я не разобрала, но имя прочитала: «Светлана Ильинична». Оглянувшись на дорогу и удостоверившись, что почтальонши и след простыл (не понимаю, как она может так быстро ходить с больными ногами!), я сделала шаг в сторону, отвернулась от входа и быстро разорвала конверт. Да-да, я именно это и сделала: я готова была прочитать чужое письмо. Шпионам можно все, потому что они действуют во имя защиты хороших людей от плохих. Кроме того, если я опустилась до того, чтобы смотреть в дырку в заборе, то, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут.
Письмо было написано неразборчивым почерком тем же, каким выведен адрес на конверте:
«Дорогой и любимый Иван!»
Эти слова отдались резкой болью в желудке, но я терпела: мне надо было быстро, очень быстро его дочитать.
«Ты уехал от меня так внезапно, что я не успела сообщить очень важное известие. Только когда ты пропал, я поняла, что у меня никогда не было твоего почтового адреса. Пришлось идти в райком и спрашивать, где ты работаешь и как тебя можно найти. Товарищи встретили меня там хорошо и смогли найти место твоей следующей работы. Мне, правда, пришлось ждать пару часов, но разве это важно по сравнению с тем, что я могу теперь тебе написать.
Любимый Ванечка, ты ничего не знаешь, а ведь месяц назад у нас с тобой родился сын. Я назвала его в честь тебя Иваном. Думала, что если так и не смогу тебя найти, то у меня будет свой Ванюша. Конечно, он еще маленький, но мне уже сейчас кажется, что он похож на тебя: у него твой прямой нос и лицо твое.
Я пишу эти строки и плачу. Приезжай, посмотри на сынульку. Он такой хороший, родненький. Может быть, увидишь его и вспомнишь нашу с тобой любовь и никуда от нас с Ваняткой больше не уедешь
Буду ждать и»
Дальше было неразборчиво судя по всему, пара капель слез была тому виной. Но все-таки я смогла прочитать подпись:
«Твоя лапочка-Света».
Помню, что от слова «лапочка» я никак не могла оторвать взгляд: мне казалось, что взрослые женщины, которые выросли настолько, что рожают детей, так не подписываются. Ах, я тогда еще не знала жизни!
Входная дверь скрипнула. Я вздрогнула. Еще не хватало, чтобы меня кто-нибудь застал за чтением чужого письма! Но, слава богу, никого не было, это просто ветер. Просто сквозняк. Пустота Быстро сложив письмо пополам, я всунула его в конверт и опустила в карман. На репетицию хора идти больше не хотелось, и я развернулась и направилась домой.
Был конец мая. В воздухе пахло дождем и мокрой землей, а откуда-то издалека доносился запах сирени. Наверное, это какой-то ранний сорт, ведь сиреневый куст, растущий в нашем палисаднике, еще не зацвел. Сирень это предвестник лета. Когда я чувствую ее благоухание, я знаю, что тепло неизбежно, и это прекрасно. Впереди был июнь с Аней. Без Ивана! Теперь-то уж сестра должна понять, кого представляет собой этот культурный работник! Будет трудно, но она обязательно восстановится от удара. Возможно, то чувство, которое она к нему испытывает, еще не любовь. Все-таки не может, не может происходящее в клубном дворе оказаться тем высоким чувством, которое воспевают поэты
Я ждала, что Аня будет поздно. Но, к моему удивлению, долго ждать в тот день ее не пришлось.
Что-то я себя почувствовала дурно, сказала она и рухнула на нашу старенькую тахту. Пришлось уйти с середины репетиции.
На ней не было лица. Я принесла подушку, накрыла ее одеялом и только потом поцеловала в лоб так, как раньше это делала бабушка. Странно, но мои губы не почувствовали жара.
Температуры у тебя нет, сообщила я ей. Может быть, ты просто устала?
Может, и так, покорно согласилась моя старшая сестра.
Весь вечер я кружилась вокруг нее. Она попросила попить я сделала чай с малиновым вареньем, чудом уцелевшим до мая. Она спросила, нет ли чего поесть. И я побежала варить картошку. Она поела и сказала, что грустно лежать одной и я устроилась на тахте у нее в ногах. Моя сестра болела, но странное дело! я поймала себя на мысли, что была абсолютно счастлива: ведь сейчас, на этой тахте, Анька принадлежала только мне, а не какому-то клубному молодцу. Она была моей, и я никому ее не собиралась уступать.