Никто, честно отвечала я.
У нее от нас секреты, вторила Люда. Не хочет она с нами дружить!
Даш, тогда и мы тебе ничего рассказывать не будем! пригрозила Лена.
Ну и не надо.
Нужны мне были их рассказы, как зайцу барабан! Смешны были их детские переживания: они обсуждали, кто на кого сколько раз посмотрел из разных углов школьного спортивного зала. Вот у меня проблема, так проблема: как спасти собственную сестру. Спасти от такой же любви, которая, говоря прямо и откровенно, убила мать. Даже если и нет никакого колдовства Все равно что-то такое, вроде невезучести, неспособности сделать правильный выбор, может передаваться по наследству, могло передаться и сестре. Так размышляло мое подростковое серое вещество: понятно, что мне было необходимо обосновать свое поведение какой-то логикой, а не только страхом потерять Анюту.
На свидания Аня убегала все чаще и чаще. Застать ее дома становилось исключением из правил. Но когда это случалось, я была счастлива: не надо было красться задворками к клубу, не надо было чувствовать себя шпионкой и, главное, не надо было бояться за Аню. Впрочем, ничем я ей помочь не могла. Когда их с Иваном объятия и поцелуи становились слишком жаркими, когда доходило до раздевания (полного или частичного), я отворачивалась. Затем садилась на землю, прислонившись к забору. Брала голову в руки. И сидела так долго-долго. Иногда они оказывались недалеко от моей секретной дырки, так что я даже слышала их. Нет, они не разговаривали. Я слышала еле различимые звуки: вздохи, стоны, восклицания. «Хорошо!» с придыханием говорил он. «Ты доволен?» спрашивала она. Или он восклицал: «Ой-ой-ой-о-о-ой!» А она отвечала тихо: «А-ах!». А потом они иногда разговаривали. О чем именно это было неважно. Я знала: когда они начинают болтать, все кончено. Сейчас будут расходиться. И мне пора отправляться домой, чтобы успеть до прихода сестры.
Я шла, царапаясь о какие-то колючки, в темноте не обращая ни малейшего внимания на лужи. Порой было так темно, что хоть глаз выколи не знаю, как я проходила через эти дебри в такие ночи. Но иногда мне везло: сверху светила полная луна, или сиял месяц. В такие вечера идти было веселее. Я шла и посматривала на небо. Как равнодушна эта луна! Что бы ни происходило, она каждый вечер восходит на небосклон и светит всем: и хорошим людям, и плохим. И тем, кто влюблен, и тем, кто против любви, как я. И тем, кто счастлив, и тем, кто нет.
А влюблена ли Анюта? Неужели то, что я наблюдаю через бывшее дупло и слышу через бывшее дерево, и есть то самое большое чувство?! Неужели это и есть предвкушение, которое ждут не дождутся глупые Ленка и Людка? Нет, мне все это представлялось наваждением, от которого так и не смогла избавиться мать! А может быть, любовь другая? Как спокойное счастье, в котором жила баба Глаша? Нет хватит! Любовь это случайность, в которую влипла Анька! Слу-чай-ность.
И все же Неужели эти «Ой» и «Ах» и есть то, что воспевают все поэты мира?! Не верю! А вдруг нет никакой любви на свете? Возможно, поэты поддерживают давным-давно возникший обман о вере в любовь. Вероятно, придумка была очень хороша, и расстаться с ней люди так и не смогли. Между прочим, так же, как и с религией! Вот только непонятно, почему коммунистическая партия покончила с религией, а до любви не добралась? Может быть, потому что придумавшие любовь сделали все гораздо мудрее: они обошлись без храмов и теперь нечего разрушать?!
Так я рассуждала лунными ночами, шагая по лужам и оврагу. Приближаясь к дому, я додумывала, что любовь все-таки должна существовать. Должна, и все тут! Без нее остановилась бы жизнь. Может быть, просто это я для нее не создана? Ведь не у всех же должно быть предназначение любить и производить на свет себе подобных! Может быть, я другая? Ведь я даже представить себе не могу, чтобы мне хотелось издавать такие странные звуки, как Анька с ненавистным мне Иваном И зачем это надо, ублажать кого-то, да еще и Нет, об этом я вообще думать не буду, это уже слишком! Наверное, я скроена из другого теста.
Дома я залезала под сшитое когда-то бабушкой зеленое атласное одеяло и, когда приходила Аня, я была готова притвориться, что смотрю не первый сон. Пару минут похихикав с провожавшим ее до дома Иваном, сестра очень осторожно закрывала за собой дверь, и, сделав на цыпочках несколько шагов, ныряла под одеяло рядом со мной. Всего лишь через мгновение она уже сопела мне в ухо. А я долго мучилась ребусами про любовь, жизнь и сестру. Может быть, затянувшееся шпионство сводит меня с ума? Может быть, нормальный он парень, этот красавчик Иван