И не замечал, по непривычке, этого о своих таких округлённых глазах.
Главное же кажется и кажется: на тебя смотрят! только на тебя все тут и смотрят!
Ведь всего неделю, как говорится, «со свободной совестью»
Но так только говорится.
Пока
Удивления всякие мелкие были в нём и хорошо, правда, что хоть есть чему удивляться. Не зря же возвращался.
Как расплачиваться в троллейбусе как зайти в любой магазин
Да и просто: как люди идут как разговаривают как смеются
И в деревне то же.
Тут настоящий асфальт!
Крыши вон теперь некоторые в каких-то металлических, что ли, ребристых зелёных-синих листах
А палисадники чуть ли не в тех же решётках в проволочных сетках-клетках!
И пока такое удивление удивление ли только это?..
Может быть, это и в самом деле какое-то начало.
Настроение такое будто ты с того же поезда только что сошёл, идёшь уж по перрону и вдруг видишь в окне вагона, в котором ехал, свою забытую вещь
Настроение такое.
Пока.
Всё осталось в нём с его молодости: кряж, торопливая сбивчивая речь, голубые, с чёрной точкой зрачка, глаза
И даже обыкновение накрывать эти глаза верхними веками как бы полусонно: или стыдливо, или надменно
Только теперь коротко стрижен.
И всё лицо в бороздах в глубоких
Но и в глазах, и в осанке, и в походке та же уверенность и стать, какие бывают только у красавцев.
Он впервые впервые в жизни почувствовал стыд или что-то вроде стыда за свою такую повадку-выправку.
Шёл он по деревне и вся она, а не только какие-то женщины у магазина, смотрела на него.
Юрка Шустров вернулся!
Ещё бы: теперь у всех, говорят, эти самые, как их, мобильники.
Помнит, небось, вся округа и его красоту, и его силу ну и всё остальное.
Невысок но примечательно широк в плечах и с пышной копной белокурых кудрей.
И улыбчивый, белозубый. Только внезапно.
Долго молчит и вдруг тараторит что-нибудь насмешливое.
В походке торопливый а как уж стремителен и ловок в драке!
Школу прошёл, конечно, кое-как. И сразу в город. Там на завод. Кем ещё, грузчиком.
А жену увёз с собой.
Отсюда, из деревни.
Самую красивую.
И он к дому Тихоновых.
Заходил ли в деревню, кто жив, к своим?..
А сразу к Тихоновым!
Не заперто!
Не увидели, значит, его в окно, и не успел ещё никто позвонить.
А вон кто-то у них на огороде Там пусть
И он по крыльцу, по коридору в прихожую.
Очумев немного от запаха, ничуть не забытого, жилого дома
Хозяйка!
Коротко. Требовательно.
Но по комнатам тихо
Кто есть!
Голос звонкий. Дерзкий. Будто девичий.
Шевельнулась шевельнулась чуть занавеска на печке.
Тёть Шур!
Кратко. Как приказ.
Палец там, с печки, отвёл немного занавеску
Знаю! Здесь ты!
Глаза
Те, что нужны.
Глаза далёкие: в глубоких коричневых впадинах
И не моргали.
Как стали они, эти глаза, теперь глубоко!
Видно, она, тётка Шура, и не слезает с печки
Он, глядя вверх, подождал немного.
Но глаза не моргали
Бледно-голубые. В красных, будто так нарочно изуверски подкрашены, ободках.
И они, эти глаза, словно бы видели его ещё минуту назад!
Он всё понял
Затем и пришёл.
Тёть Шур. Прости.
Они, глаза, там, на печке, будто чего-то мысленно поискали чем бы кинуть?.. но ничего не нашли
Уходи.
Устало и настойчиво и словно бы, опять, в сотый раз.
Голос тот же: был скандальный теперь сухой и тихий
Значит, он пришёл.
Пришёл!
Тёть Шур. Прости.
Глаза те хоть и не моргали, всё искали ещё чего-то
Уходи.
Наконец он словно бы сладко забалдел.
Долгожданно.
Тёть Шур. Прости.
Уходи.
На крыльце, в коридоре уже топали, топали!
Вбежали, что ли, двое.
Захрипели, зашипели.
От удушья.
Не могли ничего внятно сказать, крикнуть.
От злобы. От ненависти.
Вытолкали его, податливого, на улицу.
Он почувствовал: хватки к его бокам были брезгливые
Он пошёл опять по деревне но уже как бы на каждом шагу увязая и глядя теперь себе под ноги.
Не на кого теперь и глянуть: всем вокруг, судя по всему, даже и непонятно что такое путь к свободе
И словами об этом не растолковать.
Мелькали вот всё перед ним те загорелые лица и плечи дочь старшая тётки Шуры и внук тётки Шуры.