Мелькали вот всё перед ним те загорелые лица и плечи дочь старшая тётки Шуры и внук тётки Шуры.
Прибежали, значит, с огорода.
Он бы мог их обоих запросто расшвырять. Но, под их толчками как бы детскими, он податливо вышел сам.
И оба они немного изменились: стали, что ли, строже.
Не надо, не надо было её
Ну её, её
Но тогда тогда понималось другое.
А ничего не понималось.
Просто всё завязывалось, получалось и было само собой.
Как же на неё, на самую красивую и в классе и в деревне, было не заглядеться!.. как же было за нею по дороге из школы и вечерами не бегать!.. как было из-за неё, из-за такой весёлой и балованной, не драться с другими одноклассниками!.. как было её не затаскивать в заветный сенной сарай!.. и, уходя потом в армию, не наказать ей строго его ждать как затем сходу не жениться на ней, только на ней!..
И как же её жену, родную жену было не упрекать и не ругать, а потом и не бить, когда она стала с работы, с фабрики, с «махорки», приходить выпивши?.. как не протрезветь небывало, когда она, как он выследил у проходной, вечером с кем-то целовалась, притом с тем настоящим, женским, смехом?.. как тут же не выпить из горла, будто воду, бутылку?.. и как было не лететь, махая кулаками и ногами, и не лететь, и не лететь?..
Так, выходит, всё на белом свете устроено.
Он её не мог не бить она от его ударов не могла не умереть.
Она ему изменяла она не могла ему не изменять, да и что за измена «просто так»: ведь вокруг столько и других симпатичных мужиков.
Она не могла не пить ведь чуть не все знакомые и подруги выпивают и даже по-настоящему пьют.
Она не могла не смотреть на всех мужчин смело она ведь красивая, и потому имеет право решать!
Она не могла вообще никогда с самого, может, детства не делать мальчишкам глазки ведь она чувствовала на себе их избирательные взгляды
Но раз так всё устроено, то как, вот бы узнать, об этом обо всём понимает теперь она?
Правда, её на свете нет
Но всё-таки, всё-таки как-то же она теперь понимает!
Мать её, старуха, была в молодости с нею две капли воды: такая же красавица!
Даже, по тем небогатым послевоенным временам, ещё, пожалуй, краше. Ведь в те годы и нарядиться не во что было а подруги ссорились меж собой, которой из них идти с ней на гулянке под ручку а парни дрались из-за неё: этот на неё смотрит не сводя глаз, тот почему-то ещё и улыбается
А теперь она «худая».
Не простила его. Отнял у неё дочь, родную дочь, красавицу дочку, младшую весёлую
Сколько бы ему ни дали, да хоть бы его вовсе стёрли с лица земли какое ещё тут прощение!
Старуха не простила никого не простила: ни мужа не простила, который хоть и работал плотником и детей кормил а чего вот ему не хватало, зачем так однажды выпил, что во сне задохнулся?
Правда, потом говорили какие-то, что ли, врачи, дескать, не надо было его, пьяного, хоть и надоел во хмелю укладывать спать на спину
И не простила как бы вообще ничего.
Вот она умирает больной развалиной а дочка, небось, ушла в расцвете лет, да ещё и навеселе вот она валяется, всем в тягость, а этот отсидел своё и теперь шагает молод и здоров: недаром его хорошенько разглядела
Она она и мучается больше всего потому, что никак не можется ей помереть.
А этот что-то же этакое бойкое взял в голову: иначе бы не пришёл.
Только лишь это и о дочке, и о нём, кому и звания нет, и о самой себе она поняла.
А он, получается, не только остался жив, не только будет и дальше жить но превозмог и даже превзошёл что-то обычное в обычной жизни!
Вот она и вся тут, старуха.
Никого не простила и ничто не простила.
И в самом деле худо
Прости и уходи.
Ты, старуха.
Прости его и умри. Прости сначала его, а потом можешь и умирать. Прости прежде всего хотя бы его, кто приходил за прощением, и после этого более или менее спокойно уйдёшь.
Ты, освободившийся. Вот уж теперь подлинно освободившийся.
Да, уходи.
Прости её и уходи. Сначала прости старуху, которая ещё не умеет прощать, и просто уйди из этих краёв прочь.
Да и давным-давно раньше и тогда тоже надо было сделать тебе так же: простить свою жену и уйти от неё.
Простить и уйти.
Или но это даётся изредка кому! и вовсе уйти.
От себя.
Который не умеет прощать совершенно.
И остаться с той, с нею.