Молчание её всё-таки выражало: это правда
Я сделал вид, что слышал от неё это слово.
Правда нужна толпе. Личности нужна истина.
Вдруг стало ясно, что надо уходить.
Достаточно на сегодня!
Дерзким словам дерзкая и точка.
И ещё: понятно главное! что встреча будет и потом.
Приятно было почему-то отметить что мы оба ни разу не улыбнулись.
Но комплименты, в меру, нужны.
Ваша душа грустная. Как авторская песня.
Вышел и голубь опахнул моё лицо взмахом крыла, пролетев возле моего уха.
В темноте проснулся
Сердце билось.
Вчера неужели было то, что было?!..
Позор!
Позор?..
Но такой слог дался мне с первой встречи встречи, то есть, глазами.
И в ней, когда один перед одним, не чувствовалось всерьёз-то ни досады, ни иронии
Наоборот. Она словно подзадоривала меня.
И наконец самая-самая, утренняя, ранне-утренняя искренность, само-искренность.
Ведь я ходил к себе, к себе!
За вариантом-то
Милая, милая
«Кто вы?» В самом деле: я для всех, как тот исследователь для папуасов, «человек с Луны».
Глава восьмая
Глаза, глаза, глаза.
Передо мной как бы глаза
Одни глаза без лиц!..
Много, много глаз
И все одинаковые!..
Я им, глазам:
Поэт написал стихи. Во время государственного заседания. А уходя, листок со стихами так и оставил на столе. И кто-то уж другой листок этот подобрал и стихи те спас.
Глаза, все разом, на это мне как бы хором пёстрым, но бодрым и требовательным:
Ну и что с того?
Я глазам:
Не зря же он писал.
Глаза все:
Выходит, не зря, если ты так о том толкуешь.
Я им:
Нет-нет! Я не об этом. Я сообщаю вам, собственно, не о том, где вот он писал, где оставил А о том ставлю вас в известность, что он писал не для вас.
Те все:
Эхе, ну так нечего было и болтать!
Я же словно уже ничего не слыша и ни к кому не обращаясь:
Он писал для Бога. А я, если на то пошло, сообщаю вам, по сути, о том что и ваши все мысли, ежели, конечно, они, мысли, у вас есть, и чувства все ваши для Бога.
И на это уж от глаз молчание. Невнятное непонятное нетолкуемое
И ваши все действия и поступки не зря. А известны. Известны!
Глаза, все разом, как бы затуманились, полузакрылись
Мне сделалось холодно, печально
Так как я тут наконец-то разглядел.
Глаза все эти это толпа, и большие, и малые, народ: буквально народившиеся, на-род
Я потряс головой.
Я одинокий, одинокий!
И очнулся.
От этого наваждения.
Такого явного.
И такого нужного!..
Пусть оно и от моего теперешнего переживания.
А одиночества нет, не бывает.
У меня не бывает.
Я же часть.
Я же счастлив!
Вот же, вокруг меня невидимое Невидимое.
Ну, а все?
А все-то как раз и одиноки. Потому, от страха, они и толпятся, и тусуются и обнимаются, и паяются, и всячески иначе томятся.
Читатель
Нет, от этого звания и впредь не откажусь. Попросту не суметь.
А раньше я был читатель ещё пуще.
Тогда, лет с шестнадцати, старшеклассником, и лет до двадцати шести, до конца вуза, тогда я видел каждую букву текста как написанную только что чуял запах тех, что пролились, ещё не просохших чернил слышал усердное сопение ощущал, наконец, вектор и силу силу и вектор и предел! дерзновения человека живого!..
А теперь нынче с полстраницы сходу и вмиг вижу его уровень и творца, и человека дерзновения.
Или даже как я сам недавно выразился вижу, что прилажен с дуру, дым за ракетой: отсутствие хоть какого-то уровня.
Гении наши те многотомные во все два прошлых века. Да, и славные, и исторические, и вечные. Но именно после них именно после них и начались мировые войны и революции
Что, что они не сказали?..
Не смею вымолвить: что они такое огнеопасное и заразительное сказали?..
А только так: что такого особенного они не сказали?..
Я заметил, что только увидев её лишь впервые увидев её стал говорить, говорить с другими
Ну, с соседкой, с торговкой на рынке
А то всё ведь молчу.
Чего, дескать, и с кем говорить; лишь гляну сразу видно: этот книг вообще не читает этот хоть и читает, но, скорей всего, не классику этот хоть и классиков, однако отнюдь не их письма а этот хотя, может быть, даже и письма, да уж никак не комментарии к ним!..