Ах, милостивец, Евграф Митрич! Точно, что иногда поропщешь на вашу скупость, но взгляните вы в мою душу
Настасья Ильинишна заслезилась.
И я, и дочь моя денно и нощно молим Бога о вашем здравии. Умрете вы ну, что мы будем? Ведь чуть не по миру идти Иголкой-то тоже немного наковыряешь. Да и отвыкла уж я от этого из-за ваших благодеяний.
Ну, молчи, молчи. Нечего тут Я не обижу Довольно лизаться, довольно бормотал старик.
Ведь только не венчаны мы, да на одной-то квартире не квартировали, а то ведь живем восемнадцать годов как муж и жена. И дочка ваша Таисонька Каждый день, как проснется поутру, сейчас на ваш портрет взглянет и перекрестится. «Дай Бог здоровья папеньке»
Ну, довольно. Иди домой Уж двенадцать часов Пора спать.
А я хотела, голубчик, Евграф Митрич, попроситься у вас, чтобы вы мне с Таисонькой позволили здесь сегодня переночевать, робко сказала Настасья Ильинишна.
Это еще зачем?
Да ведь уж поздно домой-то идти, голубчик. К тому же и вас-то жалко оставить, такой вы сегодня слабенький да неимущий. Ну вдруг хуже вам случится? Я и за доктором сбегаю, я и
Приказчики есть, Костя, старуха Ферапонтовна, кухарка
Так-то оно так, но все-таки лишняя женщина. И подать что, и натереть вас, ежели что случится. А что Ферапонтовна, то какая она работница! Ей только бы до себя.
Позвольте мне и Таисоньке переночевать у вас. Я вон в той комнате рядышком не раздеваясь на диванчике лягу, а вы чуть что и позовете меня.
Старик подумал.
Ну, оставайся, сказал он и тотчас же прибавил:
А только ты это все, Настасья, с коварством Ты думаешь, нешто я не понимаю твоего коварства?
Да какое же тут может быть коварство-то, батюшка, Евграф Митрич!
Ну вот Будто я не понимаю! Все вы, подлые, на смерть мою рассчитываете: и ты, и Костя, и приказчики.
Настасья Ильинишна заплакала.
Бог с вами, Евграф Митрич Только обижать и умеете.
Будет, будет Достаточно Ступай
Позвольте, благодетель, Таисоньке-то с вами на сон грядущий проститься, проговорила Настасья Ильинишна, отирая слезы. Кстати и благословите ее.
Зачем?
Как «зачем»? Ведь кровь ваша.
Кровь? подозрительно повторил старик. Ну, насчет крови-то это еще вилами писано.
Боже милостивый! Что вы говорите! всплеснула руками Настасья Ильинишна. Да я как свечка перед иконой
Ну уж, веди, веди ее сюда. Так и быть.
Настасья Ильинишна подошла к дверям и поманила. Вошла девушка, подошла к кровати старика и припала к его руке. Старик притянул ее за голову, чмокнул в лоб и три раза перекрестил. Сделав это, он замахал руками и раздраженно заговорил:
Идите, идите вы от меня теперь! Довольно! Дайте покой.
Настасья Ильинишна и Таиса удалились.
Глава VI
Человек пять так называемых швейцаров со всех ног бросились от вешалок к Косте Бережкову и принялись с него снимать меховое пальто, когда он только показался в притворе «Увеселительного зала».
Афишечку, Константин Павлыч, прикажете? Бинокль желаете? слышалось со всех сторон.
Всех действующих лиц наизусть знаю, а рассматривать могу их сколько влезет и вблизи на сцене, отвечал Костя.
Знаю-с, что вы здесь постоянный и почетный гость, но нам-то вашему сиятельству услужить хочется. Поддержите коммерцию.
Ну, давайте Черт с вами!
Пальто Константина Павловича на первую вешалку, чтоб потом не разыскивать и не задерживать их! крикнул один швейцар другому.
Знаю. Толкуй еще! На самый почетный гвоздь повесим, раздался ответ.
Раскланявшись с дежурным околоточным и подав ему дружески руку, Костя направился к окошечку кассы.
Загнуто, загнуто для вас ваше кресло в первом ряду. Смело садитесь. Деньги потом отдадите. На ваш счет запишу, заговорил с еврейским акцентом кассир, просовывая из окошка курчавую голову.
Вместо ответа Костя сделал кассиру ручкой и вошел в помещение «Увеселительного зала». Стоявшие у входных дверей контролеры встретили его поклоном и распахнули дверь.
Билет мой можете получить от кассира, кивнул им Костя.
Знаем, Константин Павлыч Пожалуйте.
Пришлось проходить мимо буфета, чтобы попасть в театральный зал. За столиками в сообществе мужчин сидели с подведенными глазами и накрашенными лицами женщины, пили пиво и дымили папиросами. Были женщины с очень поношенными лицами, были и молоденькие, со свежими личиками. Одна из поношенных скосила на Костю глаза и процедила сквозь зубы: