Ну, ты и гондон! сказал он. Мы к тебе нормально, а ты что, сука, делаешь?
Что я делаю?
Зачем клеил тёлку Макса?
Ничего не было
Не было? и гитарист вновь ударил. Не было? и ещё. Не было? Не было? и ещё, и ещё.
Это вывело из себя, а во гневе кулаки совершенно не казались такими уж страшными.
Да вы вы все здесь перетрахались! Ваши девушки бляди! А я оказался крайним, потому что во второй раз не вовремя сходил поссать! Врёт она, эта ваша девка! Ничего не было, хотя она-то хотела! Она сама клеилась, в штаны ко мне полезла!
Гитарист, тяжело дыша, перестал бить.
Ну и вые**л бы её, спокойно сказал он. Ты чё, а? Дурак, что ли? Откуда ты такой выискался? Баба, значит симпотная, между прочим сама к тебе интерес проявила, к тому же деликатно, заметь, тет-а-тет, а ты, сука, побрезговал. Чё ты хорошенького да правильненького из себя строишь? Да, она блядь! Ну и что с того? Чё, она теперь и не человек для тебя, а? Она и со мной была, и вон с Борькой, теперь с Максом. Это жизнь, братан. Чё, другая понравилась, а? Ну, чё, давай иди, ещё пару песенок спой, другая тебе тоже ширинку расстегнёт. Только ту я тебе не дам, понял? Хорош! Понял? Даже Юльку не дам. Потому что у неё сегодня день рожденья, а ты ей его, сука, испортишь. Чё трудно дать девке «змея» полузгать? Пойми, им пох** кто их того и туда. Они все бляди! И любви нет никакой! Понял? А теперь иди нах** отсюда! Скажи спасибо, что я тебя от Макса отмазал, он бы тебя убил.
Гитарист презрительно сплюнул и удалился к своим.
Он же, пару минут повалявшись, собираясь с силами, встал. Его стошнило. Не то от ядовитого баклажечного пойла, не то от побоев, не то ещё от чего.
Выйдя из зарослей, взглянул в сторону той лавочки.
Там вроде бы тоже все успокоились. «Бармен», теперь уж который Борька, сосался с Юлькой, парочки обнимались, второй «бармен» лихо разливал пиво. Воздух разрезали отчаянные, в голос ревущие звуки гитары. Казалось, она не просто плакала, а рыдала. Она-то уж точно ни в чём не была виновата.
И тогда он пошёл прочь из парка. По дороге купил две бутылки пива. Одну выпил чуть ли не залпом, а другую приберёг до дома. Возле дома сел на скамейку и медленно начал пить. Голова кружилась. Одно ухо горело. Нос забился чем-то. Челюсть ныла. Правое плечо сильно болело. Ссадины на локте пощипывали. Всё тело мучилось, пребывая в беспокойстве и страдании. И только «небольшая, но исключительная часть» чувствовала себя хорошо. Отчего-то всё более и более обретая силу, она хотела, хотела, хотела
Через полчаса, с двумя перекурами, он почти допил своё пиво и уже собирался идти домой, как подошла женщина с ребёнком.
На вид ей было где-то лет сорок. Интеллигентная такая, серьёзная, но взволнованная и порывистая. В строгом дамском костюме, с короткой причёской, такой очень старомодной, из советских времён.
Её ребёнок, мальчик дошкольного возраста, с бледным, заплаканным личиком, двумя руками держался за ручки родительской сумки.
Пожалуйста, извините, вежливо обратилась она. Вы не могли бы посмотреть недолго за моим сыном и сумкой?
Я хотел уже уходить неуверенно ответил он.
Да я быстро. Пожалуйста! Просто я очень в туалет хочу.
А его лицо перекосилось от раздражения. Ладно.
Она отдала ребёнку сумку и исчезла среди гаражей.
Как тебя зовут? спросил он мальчика.
Тот молчал и, нахмурившись, отступил на несколько шагов.
Не бойся меня Сколько тебе лет?
Но мальчик снова промолчал. И снова сделал несколько шагов назад.
Женщина действительно вернулась быстро. Попросила сигарету и села рядом. А мальчик так и стоял поодаль с сумкой, хмурый, и его лицо, кажется, сделалось ещё бледнее и плаксивее.
Можно я с вами посижу немного? спросила она.
Можно, после короткой, но тягостной паузы устало произнёс он.
А дальше Дальше были разговоры разговоры ни о чём, разговоры о чём-то, разговоры зачем-то. И вот она рассказала, как ей жутко одиноко живётся на свете, а потом предложила поехать к ней домой, пообщаться, ну и
Эта несчастная женщина прижималась к нему, говорила такие слова, о каких, без всякого сомнения, во время своего первого свидания, лет так двадцать пять назад, не могла и думать, а если и думала, то с величайшим стыдом. Иначе просто не может быть. «Господи! Господи! Что это со всеми нами?»