Петь не хотелось. Просто играть было интереснее. Да он и не знал, чего бы им спеть. И всё же спел. Сначала песню о том, почему на земле так много зла и так мало добра. Не останавливаясь, он спел ещё и про то, что хорошо бы стать птицей, умеющей летать, отрываться от земли и взмывать в небо. А потом про само небо. А потом о жизни и о смерти.
Вот теперь они слушали. Разговаривали тише, чем наливали пиво.
Давай ещё, от души!.. ввернул кто-то из них и подал ему стакан.
Он сморщился, выпил, опять сморщился и спел про любовь. Но не про ту, что облизывает сладенько в поп-хитах, и не про ту, что нежно манит пальчиком в кино, и не про ту, что замасливает глаза в дешёвых романах, и не про ту, что жжёт в дешёвых смс-ках дорогих телефонов.
Он спел им песню про любовь, любящую просто и искренне, любовь необлизывающую, незаманивающую, незамасливающую, нежгущую; отделяющую свет от тьмы, выделяющую не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни. Короче, он спел им о любви, а не о том, что тоже называется любовью.
Он умолк и взглянул на своих слушателей. В густом покрывале ночи гитарист размывался хоть и крепким, но аморфно-серым пятном. А лицо его, напротив, несколько разгладилось и посветлело. Первый «бармен», который Борька, сидел на корточках в обнимку с баклажкой пива и задумчиво глядел на звёздное небо. Второй, словно пританцовывая, прохаживался взад-вперед с сигаретой в зубах. Пьяная девка отчего-то тихо всхлипывала. Парочки, обнявшись и примирившись, молчали.
У тебя хорошо получается, с уважением качнул головой гитарист. Давай ещё что-нибудь.
Ладно. Только позже, ответил он, поёжившись. Сейчас, я быстро. От расслабления его снова потянуло «по-маленькому».
Отложив гитару, побежал в те же заросли. Наконец-то облегчившись, торопливо направился обратно. Ему теперь и самому не терпелось поиграть для той компании и как можно дольше.
Но тут он столкнулся с одной из девушек, что была здесь в первый раз. Подумав, что и сейчас её привела сюда та же причина, он решил выйти из зарослей другой стороной. Но девушка остановила его:
Подожди. Извини за ту историю.
Да ничего. Просто я не думал, что девчонки тоже сюда ходят. Так что это ты меня извини.
Она кокетливо улыбнулась. Однако его как-то даже передёрнуло от её улыбки, потому что в ней было как раз вот то облизывающее, заманивающее, замасливающее и жгущее.
Ты классно поёшь
Спасибо.
Правда, мне очень понравилось. А ещё больше ты понравился.
Она бросилась к нему неожиданно, одним резким движением. Он не был готов к такому повороту событий. Прежде чем мозг успел это как-то понять, осознать, она поцеловала его в губы. Только тогда он нашёл в себе силы отстранить её.
Эй-эй, эй Подожди А как же твой парень?
Да перестань. О ком ты говоришь? она игриво опустилась вниз, ловко расстегнула у него на брюках ширинку и сунула внутрь руку.
У тебя же есть парень, повторил он. Тот, который ждёт тебя возле лавочки. С которым ты обнималась
Она не ответила. Её рот уже был занят другим. И там, внизу, ощутилась вся мощь облизывающего, заманивающего, замасливающего и жгущего.
А как же то отделяющее свет от тьмы, выделяющее не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни? Нет, он не мог предать это так неожиданно нелепо, глупо и оторвался, вылез, словно бы у неё во рту он находился всем естеством, а не только одной небольшой, пусть и исключительной частью.
Да опомнись ты! Что ты делаешь? У тебя же парень есть!
Она вскочила, злобно взглянув на него, и кинулась к своей компании, а он, растеряно застегнув молнию на брюках, закурил. Решил отдышаться. Некоторые вещи у него просто не могли уложиться в голове. «Господи! Господи! вздыхал он. Да что это со всеми нами?»
С каждым вздохом «небольшая, но исключительная часть» разгоралась, крепла, обиженно и твёрдо требовала немедленной реализации своего желания, и только боль этих вздохов сумела утихомирить её, заставив прийти в обычное состояние. Понуро глядя под ноги, он побрёл к выходу и вдруг получил пару тяжёлых ударов по лицу. Потом ещё ногой в живот что свалило его с ног. Над ним склонился гитарист. Взор его был серьёзным и злым.
Ну, ты и гондон! сказал он. Мы к тебе нормально, а ты что, сука, делаешь?