Шель тут же сел в пирогу и, переплыв озеро, нашёл сына на берегу.
Духсомнения
Чанеке очень изменился за эти три кина. Какой-то посторонний, точно узнал страшную тайну о жизни. Тихий, даже угрюмый, совсем не похожий на прежнего Йо-йо.
Он и дома не мог прийти в себя. Время от времени тявкал и подвывал. Повсюду прятал остатки еды. И ничего не рассказывал, словно всё позабыл. Помнил только, как познакомился в сельве с хромым трёхногим койотом, у которого на затылке туманное зеркальце.
А вскоре лицо Чанеке начало замещаться чужими. Они скользили одно за другим. А его собственное пропало. Ну, если проглядывало, то крайне редко.
«В него вселился дух сомнений Некок Яотль! понял Шель. Одна из самых цепких, хитрых и упорных бестий! Будь жив Эцнаб, он бы совладал, а мне уже не по силам. Надеюсь, мой сын справится».
Незадолго до смерти он показал Чанеке потайную комнату под пирамидой Циманчака, посреди которой стоял огромный каменный сундук, накрытый тяжёлой плитой с необъяснимыми письменами и рисунками.
«Не открывай его до тех пор, пока не найдёшь своё лицо и не одолеешь сомнения», сказал отец.
Чанеке стал ахавом Канеком и верховным жрецом, когда ему только что исполнилось девятнадцать.
И приходилось тяжело. Лицо менялось по нескольку раз в день. То Чанеке тосклив и задумчив, то отчаянно весел, а то вдруг впадал в тихую ярость, едва удерживаясь, чтобы не зарубить первого подвернувшегося.
Он был переменчив, как погода в сезон дождей.
Прежде душа его жила в мире с телом, как, например, рука или нога. И вот наступило жуткое раздвоение. Какое-то сплошное, будто течение реки, беспокойство.
Порой Чанеке казалось, что он убил множество невинных людей, да позабыл об этом.
«Что же я за чудовище?! ужасался он. И вообще я это или не я?»
Вспоминал себя до встречи с хромым койотом, и не узнавал того мальчика совсем другой, весёлый, жизнерадостный Йо-йо. Не то что нынешний Чанеке.
Ах, трудно быть жрецом и ахавом, когда переполнен сомнениями!
Пожалуй, только целительством, которому обучил отец, Чанеке занимался уверенно. Иначе и нельзя.
От плохого воздуха или сглаза очищал травами, куриными яйцами и особыми движениями рук сверху вниз, по кругу, а потом в стороны, будто рисовал солнце, пышущее жаркими лучами.
Простуженным давал отвар из апельсиновых листьев, чтобы втирали в тело, с макушки до пят.
Укушенного змеёй немедленно заставлял выкурить трубку крепкого табака и выпить пульке, что часто помогало.
А зубную боль утолял пеплом желтобрюхой игуаны, сожжённой на камне. Если натереть им десну, то зуб или успокоится, или сам выскочит, как кролик из норы.
Глубокие раны он лечил кровью крокодила, которая предохраняла от загнивания.
У Чанеке всегда были под рукой хорошие лекарства птичье сало, дождевые черви, некоторые части летучих мышей и лягушек, клюв дятла, помёт тапира и мелко рубленые петушиные перья на все случаи жизни.
Когда-то папа Шель говорил ему, что снадобья только погремушки и колокольчики. Они отвлекают больного, пока целитель, в котором живёт дух Цаколя-Битоля, внутренней силой изгоняет хворь.
Чанеке не был уверен, чей именно в нём дух, но лечил всех подряд и знатных, и совсем убогих. И никто вроде не умирал, не жаловался.
Да и кому пожалуешься на Чанеке, если он сам ахав Канек.
С больными он бывал то слишком строг, то едва ли не рыдал над какой-нибудь простой занозой, то, сверкая глазами, так орал, что все немощи сразу улетучивались.
В день Сиб месяца Чо он готовил целительную воду. Проплывая в пироге по озеру, бросал за борт горсти маленьких семечек под названием «чиа». И вода на целый год обретала редкую свежесть. Становилась живой, исцелявшей большинство известных недугов. Жители города Тайясаль не вылезали из озера! Некоторые, погрузившись по шею, торчали там целыми днями, сплетничая обо всём на свете.
К сожалению, эта вода не изгоняла духа сомнений. И никакие другие средства не помогали Чанеке. Сомнений было, как песка на берегу.
Но, видно, Цаколь-Битоль жалел Чанеке и оберегал до поры, до времени от принятия важных решений, неизбежных для жреца и ахава.
Так прошло немало тунов, и в целом это были спокойные, хорошие времена.
Кукурузы в избытке. Ею, как дровами, топили бани. Тыквы вырастали такими, что на них карабкались, будто на деревья. Сеяли и собирали хлопок всех цветов красный и жёлтый, фиолетовый и зелёный, синий и оранжевый.