Люди в районе тридцати вообще сняли кучу классных фильмов. Знаешь, сколько было Софии Копполе, когда вышли Трудности перевода? Тридцать два. А уж как Андерсон смог снять свою Магнолию в двадцать девять, я вообще не понимаю. Ведь мне сейчас столько же.
Так тебе двадцать девять?
Только тут я понял, что не знаю, сколько ей лет. Скорее всего, около двадцати, раз она только что закончила первый курс[22].
Значит, никакие бумажные самолетики вы с папой отсюда не пускали? догадалась Нина.
Ну, разве что разбрасывали над Старым городом его рукописи, которые не приняли в издательстве.
Я вдруг подумал, что это вполне могло быть правдой. Стоило мне в детстве открыть какой-нибудь шкаф, как из него вываливались рукописи. Я виновато собирал разлетевшиеся листы, и на пальцах у меня оставались черные следы копировальной бумаги. В общем, я бы не удивился, если бы мы с папой делали самолетики из его недописанных романов
Добравшись до крепостных стен, мы обнаружили, что ворота на ночь запираются, и отправились к беседке на северной стороне холма, откуда открывался вид на центр города. Беседка здесь появилась совсем недавно. Это было довольно сомнительное сооружение с классицистическими колоннами из рифленого металла. Посередине беседки стояла тумба с макетом Шпильберка: крохотные бронзовые постройки и двор крепости, о который кто-то затушил окурок, так что желтый фильтр теперь служил архитектурной доминантой.
Подойдя к парапету, мы какое-то время разглядывали освещенные церкви и площади, лежащие внизу.
Давно ты здесь живешь? спросила Нина.
С самого рождения
Мы вернулись к тумбе; поводив по ней ладонью, Нина прислонилась к ней спиной. Я подошел ближе и обхватил Нину за талию. Она уткнулась в меня лбом, а потом подняла голову и заглянула мне в глаза. Я поцеловал ее.
Этот поцелуй нас будто бы раскупорил. И вот мы уже пробовали друг друга на вкус, причем наши тела кто-то явно только что взболтал.
Наконец-то полегчало, произнес я, когда мы оторвались друг от друга.
Полегчало?
Да, я чувствую сейчас невероятное облегчение, повторил я.
А я скорее напряг.
Я в хорошем смысле.
Я тоже.
Разговаривая, мы оба сделали по паре шагов назад и теперь замерли в разных углах беседки, словно два боксера, которые в перерыве между раундами восстанавливают дыхание и которым массируют плечи и утирают пот, чтобы они могли наброситься друг на друга с новыми силами.
Так оно и произошло, и мы вошли в клинч. Пока мы кусались, в игру все больше вступали наши руки. Сначала они нашли друг друга, а потом расплелись и отправились гулять по чужому телу в поисках приключений. Мои ладони ненадолго замешкались, набредя на изгиб Нининой груди. Мне показалось, что события развиваются чересчур быстро, но Нина не протестовала, а ее грудь Не прошло и пяти секунд, как Нина уже стояла с задранными футболкой и майкой и, положив руку мне на затылок, вовсю прижимала меня к себе. Но тут мы услышали приближающиеся во тьме голоса.
Ну, ты зря времени не теряешь, произнесла она, приводя себя в порядок.
Мне кажется, или ты вполне довольна?
Мы спускались по ночному парку с другой стороны холма, не с той, с которой мы на него поднимались, держались за руки и почти всю дорогу молчали, словно наши разговоры были лишь прелюдией к тому, что случилось только что.
Дальше я дойду сама, заявила Нина, когда мы в третий раз за вечер оказались на площади Шилингера.
Я тебя провожу, тут недалеко.
Поколебавшись, она ответила:
Мне хочется побыть одной. Выкурить сигарету и вообще.
Я убедился, что она знает, как добраться до квартиры, где они остановились с Аленой и Иткой и где ее подруги уже наверняка видели не первый сон. Хорошо, что дорога была простая всего два поворота. Я тогда еще не знал, что Нина может и в трех соснах заблудиться и, бывает даже, садится в поезд, идущий в противоположном направлении.
Значит, завтра? спросил я.
Сегодня, поправила Нина: было уже два часа ночи.
Можем вместе пообедать, предложил я.
Неплохая идея, согласилась она, и мы договорились примерно в час встретиться у моего дома.
Хорошо, что ты знаешь, где я живу, заметил я, и мы быстро поцеловались на прощание.
она была несекретной
Есть блондинки и блондинки, и сегодня это почти шутка. У всех блондинок есть свои очки, кроме, возможно, металлических, которые такие же светлые, как Зулу под отбеливателем, и такие же мягкие, как тротуар. Есть маленькая симпатичная блондинка, которая пьет и дергается, и большая статная блондинка, которая прямо вооружает вас ледяным голубым взглядом. Есть блондинка, которая смотрит на тебя сверху вниз, пахнет прекрасно, мерцает, висит на твоей руке и всегда очень сильно устает, когда ты отвезешь ее домой. Она делает этот беспомощный жест и испытывает эту проклятую головную боль, и вы хотели бы ударить ее, за исключением того, что вы рады, что узнали о головной боли, прежде чем вложили в нее слишком много времени, денег и надежды.