Обернулся Кугыжа, протянул правую руку в сторону валашка родовая в руку легла.
Так на пути шаманском. Не все на горбу таскать надо. Руку протянул и взял в сарайке, где бы ни был. Не все. Что по праву крови легко, другое по-разному.
«О, вот эт дело! подумал Кугыжа, И че бегал? Ну что?! Подходи, привечу!!»
А страхолюдина совсем уж рядом, кинулась сгустком яростной злобы. Ударил навстречу Кугыжа. Всё в удар вложил. И страх свой. И ярость. И злость. Волевым всплеском вмахнул через валашку в грудь оборотня. Ничего внутри не осталось. Все в удар ушло.
Остановила валашка оборотня в воздухе, на землю бросила. Смотрит Кугыжа лежит на земле старушка сухонькая. Подошёл к ней, на колени опустился, за руку прозрачную взял:
Что же ты, бабушка? Как же так-то?
А старушка улыбнулась, второй рукой его по руке погладила:
Не грусти внучек. Проклятье на мне. А ты зверя убил, освободил меня. Теперь пора мне, зажилась я, устала. Схорони только честно меня, внучек, хорошо?
Глаза закрыла, улыбнулась и как будто ещё меньше стала. Ушла.
Взял Кугыжа старушку на руки, пошёл. Тут и выход из ущелья. А там лис седой поджидает.
Осилил, значит. Крепко путь держишь. За мной иди, уважим бабулю.
В рощу березовую привёл Кугыжу.
Здесь положи, спокойной ей будет, среди белобоких.
Схоронил старушку Кугыжа. Да сам присел дух перевести, спиной на ствол облокотился. Глаза прикрыл.
Прикрыл вроде на миг, открыл среди двора лежит. Сапоги изорваны, ноги в кровь стоптаны. В руках рубаха заветная. Обрадовался Кугыжа. Стиснул рубаху, никому не отдам!
Смотрит Бздун Прокопьюшко за забором стоит. Вцепился в забор, аж пальцы побелели. Ровно как Кугыжа в рубаху чудную. Не злословит. Смотрит. На рубаху в руках Кугыжи. И взгляд, как будто мечту заветную, что и не чаял уж увидеть, усмотрел. Тоска напополам с желанием смертным в глазах.
Руку протянул дрожащую, мольба во взоре.
Встал Кугыжа. Посмотрел на Прокопьюшку. На рубаху посмотрел. Опять на Прокопьюшку.
Да и протянул ему рубаху. Отдал.
Сам не понял, что сделал. Одно чувствовал правильно так.
Схватил рубаху, Прокопьюшко, взором жадным впился. И на тело свое скореженное натягивать взялся. Мягко легла рубашка. Складки, где расправились, там и тело с ними. И как будто истаяла рубаха, внутрь ушла. Разовая оказалась.
Выпрямился Прокопьюшко, стройней да выше стал. Лицом просветлел. Посмотрел на Кугыжу и говорит:
Прости меня, друг Кугыжа. За все прости. Чуть не сгубил я себя. И тебя цеплял попутно. С малого начал. Слабости потакал своей. За дела новые не брался, новому не учился. Засмеют боялся. Лучшим быть хотел, не делал ничего. Завидовать стал тем, кто делает. Даже тем завидовать стал, кто ошибается, падает, дальше встаёт-пробует. Как вы можете такими быть??!! Кричать хотел. Не получается же у вас. Почему не бросаете, не отступаете??!! Я же отступил! Чем вы лучше меня? Сам не заметил, как скрючило всего. Всех ненавидеть стал. Самому с того тошно, а по-другому не могу. С тобой рядом поселился. Знал, что шаман ты. Ненавидел тебя. Знал, что рубашка чудная есть, что помочь мне может. Мысль была ты-то сможешь добыть. Но просить не мог. Злость ела. Получается у тебя все. Почему у тебя? Почему не у меня? И смотреть на тебя тошно удачного и уйти не мог. Так и таскал свою зависть кругом тебя. А ты мне рубаху эту отдал. Не думая. Спасибо, тебе, спас ты меня.
Да ладно. Че уж там махнул рукой Кугыжа. Пойду ещё погадаю. Может где и для меня рубаха сыщется.
И пошёл к избе, раздумывая, радоваться ему или бороду рвать себе за доброту свою безмерную. Самому-то, как теперь сомненья в веру выправить?
Да не нужна тебе, рубаха-то, окликнул его Прокопьюшко. Ты вон даже с моей «помощью» с пути не соступил ни разу. И так сильный и делам своим верный. Точно тебе говорю. Знаю, как оно
Остановился Кугыжа, подумал. В небо посмотрел. Улыбнулся.
А пойдём, говорит, Прокопий, обновку твою обмоем. Да баню затопим, а то я с дороги.
И пошли.
Прокопий после подсоблял частенько Кугыже, где руки вторые нужны были.
Стали его в народе Прокопий Силович величать.
Глава 4
За сарайкой кто-то горько плакал.
Кугыжа как раз шел туда, взять кой-чего по надобности. А тут такое дело. Пришлось надобности отодвинуть и на развед идти, кого там горе умучило.
Обогнул угол сарайки, глядь внук Жданко сидит коленки обняв и лицом в них уткнувшись. Плечи трясутся в рыданиях горестных.