Пытаюсь понять. А потому выслушиваю смягчаюсь я и сжимаю его кулаки, сжимаю выведенное там послание. У меня есть все основания плюнуть тебе в лицо и покинуть Монастырь. И, поверь, лучше я помру где-нибудь в дороге, в пустыне, пытаясь сбежать от тебя и конвоя, чем буду до скончания века выслушивать сумасшедшие речи.
И вот Ян вздрагивая валится из кресла к моим ногам и, обнимая их, содрогается в слезах. Не понимаю не понимаю того. Что с тобой, Ян? Успокойся! Ты показываешь себя обратным созданному образу.
А он рыдает и рыдает.
Гелиос не рассказывал о тебе и Стелле, приправляю я, дабы расслабить обнажённое и горящее сердце. У твоего друга имелось уважение к тебе и твоим чувствам, а потому он предпочел смолчать. Лишь знаю, вы были с ней вместе.
Никогда не говори так, как сказала, просит Ян. Даже не думай. Не смей! Скажи: это просто шутка.
Он заливисто воет, совершенно не боясь быть услышанным и увиденным, он отрекается и от своего положения, и от своего имени, он уповает на эмоции и снова и снова стрекочет:
Скажи, что это лишь угроза, а в мыслях у тебя подобного нет и не будет. Скажи.
Ничего не понимаю
Луна!
Это лишь угроза, повторяю на сдавливающие мои колени руки. Я притворяюсь, Ян. Извожу тебя и только.
Скажи, что никогда так не поступишь.
Сдаюсь:
Я никогда так не поступлю.
Тогда знание приходит само. Я предполагаю последнюю главу из славной, поспешно начертанной, истории сестры Бога Солнца и Хозяина Монастыря. И предполагаю, что платье на мне сейчас было снято с покойника. Неудивительно Гелиос воспрепятствовал его примерке, откинул на изголовье кровати и велел не прикасаться. Я собиралась убрать недобрую вещь по утру, но утро для резиденции Солнца не наступило. Вот так игра: одна в этом платье погибла, вторая спаслась. Наследство рода за мной сполна не последовало.
Ян уходит всполоснуть пропитавшееся стыдом и потом тело и успокоить разгорячённое лицо. Я же остаюсь в кабинете: смотрю в окно, вид из которого ничуть не изменился, смотрю на книжные стеллажи, содержимое которых обрело смысл и толк с моим знанием языка, смотрю на стол, который был всё так же завален документами, письмами и заметками, смотрю на обшарпанные диваны и облезлые кресла, которые следовало обтянуть новой кожей или избавиться вовсе, смотрю на никогда не пустующие полки с выпивкой и никогда не редеющий портсигар. Я смотрю на комнату, в которой проводила так много времени и набиралась такими значительными, оказавшимися пустотелыми, мыслями и понимаю, что комнату эту уже переросла. Ничего в ней не тревожило и не вызывало былых мыслей. Она стала чужой и более не нужной.
И тогда я ступаю за кабинетный занавес, в спальню. Не сразу осознаю, что делаю то без привычного, заведённого Яном приглашения, одобрения или доброго намерения. Всё слишком изменилось, и мы поменялись.
Вскоре повязанное на бёдрах полотенце встречает мой взгляд, а Ян встречает меня укором:
Не помешал?
Мог бы повременить.
Ты своенравна и не воспитана. Сюда тебя никто не звал.
Хочешь воспрепятствовать Богине? Обрушь свой гнев на обыкновенных послушниц, со мной же будь учтив, Хозяин Монастыря.
Мужчина проходит к шкафу и, скинув с себя вафельное полотенце, принимается выгружать привычный комплект одежды.
Я отворачиваюсь и вновь засматриваюсь инжиром. Такой же точь-в-точь был в саду у Гелиоса. И тогда я вспоминаю Гранат, и самой же себе выкорчёвываю сердце, размышляя о том, что никогда более не увижу и не испробую его (хотя в мыслях созерцаю не образы спелого плода или бегущего по рукам сока я вижу измятую лужайку и подводящую к ней тропу лабиринта; я вижу любовников; я вижу)
Это Стелла, признаётся Ян и кивает на раскинутые ветви инжира.
Требую объяснений.
Ты не была в саду?
Мужчина поправляет рубаху, закатывая рукава, и принимает озадаченный вид.
Была и много раз, спокойно отвечаю я.
А в дальней его части? За калиткой, где инжир.
Я вспоминаю приятную тень и разнообразие флоры: чудесные цветы и ухоженные деревья, совсем не тронутую отпечатками поляну и её вечнозелёную рябь. Отвечаю очередным согласием, на что Ян пускается в повествование: у дома Солнца была традиция не предавать тела земле, а кремировать и прах мешать с цветочными черенками. Угаснувшая жизнь вновь давала о себе знать, произрастая выбранным растением.