Хорошего человека? Вот, что абсурдно. Луна, радость моя, забавляется в почти истерике Ян, а я узнаю это проклятое обращение и всё внутри меня сжимается от досады и ужаса, мы знакомы с Гелиосом дольше, чем ты живёшь на белом свете. «Хороший» слишком поверхностное знание, не раскрывающее сути и души. Сердце он своё тебе вряд ли открыл, верно? Жена стала украшением дома, но не скрасила жизненный опыт.
Открыл, говорю я, попросту предпочёл не тревожить грязью, которой вы пожимали друг другу руки. И, несмотря на всё это (и грязь, которую ты льёшь ныне) супруг для меня остался свят и Бог, а ты явился злобным херувимом.
О, Луна! восторгается мужчина и спешит заверить. Молись кому угодно, чтобы слова эти не были никем услышаны и узнаны. Ты попрекаешь былое былым, а это ещё большее безрассудство, чем пытаться попрекнуть будущее в неизвестности.
Я разглядываю стены Монастыря. Когда-то они виделись кошмаром, и несколько ночей сны переносили меня из-под уютных печатей дома Солнца в обозначенную обитель порока. Я тряслась и задыхалась, и вот, столкнувшись воочию, лицом к «лицу» ничего не ощущала. Меняются не места, а люди. Монастырь перестал быть символом беспокоящего; он явился фоном бесконечных бесед с человеком, который, как и декорация здания, нисколько не изменился внутренне: лишь обветшал снаружи.
Откуда твои ожоги? вдруг вопрошаю я у лица, награждённого рисунками.
Помнится, в прошлый раз объяснения мне так и не были даны. Ян медлит. Зачем-то улыбается. Медлит и мельком глядит в крохотное зеркальце вдоль стены, дабы убедиться в наличии этих самых ожогов, будто они могли или смели куда-то запропасть.
Если я скажу, что ими одарил меня твой супруг в камине некогда вашего общего дома, ты сильно удивишься или расстроишься?
Меня всецело устроит этот ответ.
И я как бы невзначай дополняю, а известно ли самому Хозяину Монастыря, что стало с резиденцией Солнца?
Если ты спрашиваешь и с такой интонацией, не без волнения в голосе проглатывает мужчина, ответ прост быть не может, а предполагать тебя злить не осмелюсь.
И правильно сделаешь. Его сожгли твои люди.
Что?
Они. Сожгли. Наш. Дом, повторяю я.
Хозяин Монастыря хлопает себя по лицу и приправляет сигарету выпивкой, а затем без желания обидеть стегает словами:
Тебе плевать на него, я вижу. Не осталось там ничего, что могло бы удерживать.
И хлюпает носом:
Ведь я забрал это.
Мужчина дерёт бутылочными остатками своё горло и отшвыривает полый сосуд в сторону.
Я виноваткто дал мне это право? кто наделил им? и что же я наделал?
Он бодро встаёт и косится к окну, вдруг замирает и приземляется обратно в кресло.
Не удерживаюсь от напоминания и швыряю колючее:
Не я змея?
Ян вздыхает (едва не задыхается) и закрывает глаза. Сколько-то мы сидим в тишине. Затем он открывает глаза, и мы вновь сидим в тишине. Смотрим друг на друга, но не видим: и размышляем порознь.
Хозяин Монастыря не выдерживает и просит сменить платье.
Тебя смущает траурный цвет или непривычная среди расхаживающих здесь длина? процеживаю я.
Меня смущает именно это платье. Оно Стеллы, будь ты неладна, ясно?
Уж сестрица тебе знакома?
Даже будь незнакома, факт того, что ты признал на другой женщине платье упомянутой сильно бы выдало тебя, Хозяин Монастыря. Так просто.
Глотает от обиды.
Но Стеллы рядом с нами я не наблюдаю, а, значит, в платье этом она не нуждается, брыкаюсь следом. Вот моё наследство. Единственное, что осталось от дома Солнца помимо воспоминаний и чувств. Когда-то и они канут вместе со мной.
Она была в нём, когда мы виделись последний раз, объясняется Ян и смотрит на меня с пренебрежением. При жизни. Её, разумеется. Она сидела на том же самом месте. Кивок приходится на облюбованный мной диван. И она была младше тебя.
А ты любил её? спрашиваю я. Неожиданно даже для себя.
Насколько мог. Но, как оказалось, для её тёплой души недостаточно.
Как вы расстались?
Ян усмехается и последнее сказанное мной слово ещё долго режет слух мужчины и кабинета (я взирала на обоих свидетелей).
Неправильно.
И далее он выступает сухо и неторопливо:
Я говорил те вещи, о которых даже не мыслил. И, кажется, до сей поры не научился держать язык за зубами. Яда неужели Гелиос не рассказывал?! вспыхивает за секунду Хозяин Монастыря и бьёт по столу. Что за исповедь, Луна? Пытаешься свести с ума?