Книга была забыта. Я сидела, заведённая как пружина, готовая сорваться в любой момент, но, не давая выхода этому напряжению, от станции к станции чувствовала себя всё более обессиленной и опустошённой. А сморчки и бульканье соплей над головой продолжались.
Понимая, что единственный выход для меня это и есть выход (из вагона), я не двигалась с места. Понимая, что надо встать, протолкаться сквозь стоящую один к одному плотную стену тел и выйти на следующей же станции, я почему-то по-прежнему продолжала сидеть, с ужасом ожидая следующего сморчка. Запах уже не имел значения.
Тут в голову пришла спасительная мысль. Я подумала:
«Прояви милосердие к бедняге. Беженец наверняка с Украины».
И в это время «бедняга» чихнул. Прямо на меня. Движение микробного воздуха ласково тронуло волосы на моей макушке.
Рот прикрой! рявкнула я, не сдержавшись, и подняла, наконец, глаза на «беднягу».
Это и впрямь был бедняга лет тридцати пяти: измождённое серое лицо с грязной щетиной, ввалившиеся глаза, затравлено и одновременно заискивающе взирающие на мир, всклокоченные слипшиеся волосы и красный воспалённый нос. Он как-то полупридурковато, без тени смущения глядел на меня, и почти улыбался.
Я сказала рот прикрой, когда чихаешь! Ты же среди людей! не сдавалась я. А он продолжал глядеть на меня с придурковатой усмешкой, и все стоявшие вокруг пассажиры с осуждением смотрели на нет, не на него! на меня!
Я растерянно оглядела толпу. Неподалёку стоявшая молодая женщина, судя по внешнему виду тоже приезжая, глядя на меня, во всеуслышание поучительно произнесла:
Сейчас же эпидемия! Что вы хотите? Все чихают и кашляют.
Вокруг одобрительно загалдели и закивали.
А «бедняга» снова чихнул и громко втянул в себя очередную порцию соплей.
Мне захотелось крикнуть им во весь голос: «Так потому и эпидемии, что все вы такие!» но я лишь молча достала из кармашка сумочки пачку вкусно пахнущих ромашкой бумажных салфеток и протянула беженцу.
На, высморкайся.
Тот захлопал глазами и глупо улыбнулся:
Спасибо!
И громко высморкался в салфетку. Потом начал наклоняться ко мне, всё ближе, ближе, и пытаясь схватить меня за руку, затараторил:
Извините меня! Я больше не буду!
А я всё острее чувствовала тошнотворный гриппозный его запах запах грязных соплей и невыхарканной мокроты!
В панике я выкрикнула:
Отойди! и, расталкивая толпу локтями, кинулась на выход.
К счастью, электричка уже подходила к станции. Двери открылись, и я с облегчением выскочила на платформу.
«Надо было сразу выйти, а не сидеть и терпеть, как последняя дура!» в сердцах обругала я себя. И эта мысль, и даже не столько сама мысль, сколько сила эмоционального несогласия со своим предыдущим сидением и терпением, поразила меня саму.
«Это что же получается? Я позиции свои сдавать начинаю? А как же милосердие? Как же очищение от скверны через доброту?»
И тут я заново в одну секунду снова пережила ощущение скверны самой настоящей скверны, не ментальной, не мысленной там какой-то, а вполне себе физически ощутимой, которая сверху из носа, изо рта того «бедняги», от него всего, такого вонючего и падшего, выливалась на меня в течение десяти минут!
Тело передёрнуло от отвращения, и я подумала:
«Странно. Как только я начала проявлять милосердие и доброту, чтобы избавиться от какой-то мифической скверны внутри себя, мир, в лице этого вонючего человечка, словно решил поиздеваться надо мной: а на вот! получай настоящую скверну!
Это что же получается?..»
Ответа не было. Но было чувство, что надо мной реально «кто-то» решил поиздеваться. Однако сейчас же откуда-то сверху пришло спокойное чувство завершённости:
«А всё-таки хорошо, что дала ему эти салфетки, подумала я. Надо было сразу ему их дать, чтобы высморкался. Потом встать и выйти. А не сидеть и терпеть»
Дождавшись следующей электрички, я продолжила свой путь
В этот же вечер
Усталая, но очень довольная проведённой деловой встречей, я вошла в полупустой вагон последней в этот день электрички метро, и уселась на сидение по центру.
В боковых «рукавах» вагона дремало несколько человек. Только довольно молодая женщина, очень полная и уже с двойным подбородком, одетая в поношенную болоньевую куртку 80-х и узкие джинсы, которые позволяли ей демонстрировать добротные ляхи, читала электронную книгу. Скрючив под сидением ноги в разношенных, бывших когда-то белыми, кроссовках, она лениво проводила пальцем по монитору, перелистывая очередную страницу.