Мы уже прошли восточную сторону дворца, до самого северо-восточного угла террасы. Слева, почти под нами, был берег огромного залива. С обеих сторон его защищали далеко уходящие в реку скалистые мысы. Я еще раз поразился непостижимой грандиозности Западной. Залив был шире, чем любая речка, которую способен себе представить смертный, но только за ним и начиналась собственно река. Серебристо-голубой простор, так напоминающий плащ Сельфы, уходил до горизонта и растворялся в утренней дымке. Противоположного берега не было видно, сколько я не напрягал глаза.
– Наш маленький родной залив, – мечтательно сказал Данк, обводя рукой контуры пологих скал на дальнем, северном мысе.
– Маленький? – я даже испугался немного. – А… Эйсар, он тогда какой же, если это называется «маленький»?
– Хо, Эйсар, – немного высокомерно отозвался Данк. – Эйсар чуть шире, чем Западная у Дианара и длиной в одиннадцать дней пути.
В его голосе было что-то от небрежности богатого аристократа, мимоходом добивающего провинциальную родню фразами типа: «Хо, золотые! Мы предпочитаем пользоваться платиновыми. С бриллиантами.»
Я смиренно покивал. Пора сваливать отсюда, пока голова не отвалилась. За последние две минуты я кивнул раз десять, не меньше!
– Мы не пропустим Сагастена?
Данк оживился.
– Мы поймаем его за завтраком. Боги! Я уже забыл, что это такое завтрак! Все как-то чаще до самого обеда булочками в постель перебиваемся. То-то все удивятся – про нас забыли, а мы придем и все сожрем! Уже ради этого стоило хоть раз проснуться на рассвете!
Глухой и мощный гул гонга заполнил весь воздух города и тут же искаженный до неузнаваемости сверхъестественной мощью голос возвестил:
– Боги по-прежнему с нами, о Белый домен! Радуйтесь и выполняйте свой долг!!
– День начался, – сказал Данк. – Официально – с этой самой секунды. Через десять минут – завтрак.
– А кто это вещал, Сагастен, да? – спросил я.
Данк неожиданно смутился.
– Понятия не имею. Вообще-то это как-то связано с ним – с тем, что он делает на крыше. Но кто орет – ума не приложу. Хотя, честно говоря, за всю жизнь ни разу не пробовал прикладывать. По-моему, живой человек так кричать не в состоянии. Но кто может уверенно судить о маге, кроме другого мага? Тебе виднее, малыш. Ты же у нас принц-чародей.
– Какой я чародей, – сказал я, вдруг обливаясь горячим потом странной смеси ужаса и стыда. – Я же все забыл, Данк.
– А вот когда помнил, – мечтательно протянул Данк, – у тебя у самого можно было чего-нибудь интересного спросить…
Я почувствовал, что мои щеки заливает алая краска лихорадочного румянца, и поспешно отвернулся. Меня трясло, очень хотелось заорать или вызвать рвоту – что угодно сделать, чтобы вышвырнуть изнутри мягкий, скользкий кулак страха, неуклюже ворочающийся в горле. Я понимал умом и ощущал физически, что мои злоключения как-то связаны с ярлыком, небрежно наклеенным на меня Данком – принц-чародей. Именно поэтому неизвестный и могущественный Заклинатель снов, а за ним и какой-то эпигон-пройдоха обратили свое внимание на меня. И если я сделаю хоть одну ошибку… А я ведь ее сделаю, безгрешных въяве не водится! И если я уже ошибся – в той жизни; теперь уже никто не узнает, что я натворил… Боги, помогите мне! Гибель, гибель… Гибель везде, она идет сзади, по пятам, крадется из невидимого прошлого, которое тянется за мной скорпионьим хвостом, а избавиться от него невозможно; гибель впереди, на каждом шагу, плотоядно поджидающая неверного движения, неверной мысли… Нет спасения, нет защиты, нет оружия! Только знание – а где его взять? Я опять почувствовал себя отравленной котлетой на столе Домена, камнем, нависшим над головой у самого себя.