Чакветадзе вошёл в контору. Так же, как и в тот день, когда здесь внезапно расплакался Модзалевский, конторские служащие с любопытством заглядывали в полуоткрытую дверь кабинета. Лишь кассир, занятой выдачей билетов, нахмурившись, делал своё дело, да помощник капитана рылся в связке ключей, выдавая ключи пассажирам.
Иван Иваныч нерешительно заглянул в кабинет: ему было жутко, словно там, в кабинете, всё ещё продолжалась драка, что произошла здесь несколько минут назад.
Модзалевский, весь красный, с растрёпанными волосами, нервно покачиваясь, молча стоял в углу. Елизавета Сергеевна, наоборот, была вся в движении, махала руками, быстро ходила по комнате, кричала и, видимо, была вне себя от гнева. От волнения Чакветадзе не заметил и ни за что не мог потом сказать, был ли ещё кто-нибудь в кабинете, кроме них, или не был.
Не увидит он теперь этой карточки как своих ушей! кричала Модзалевская. И пусть сегодня же убирается вон из нашего дома!
Простите, у вас всё в порядке? осмелился наконец спросить Чакветадзе. Что здесь произошло?
Модзалевский бегло окинул его блуждающим взглядом и ничего не ответил. Зато Елизавета Сергеевна так и накинулась на него.
Да, да! Заходите, не стойте на пороге. Представляете, этот мерзавец пристал ко мне при всех с отборной бранью, зачем я взяла портрет? Я ему говорю: «Не ваше дело» А он начал меня на глазах у людей оскорблять «Вы воровка! Вы такая! Вы сякая!» Ну, конечно, Коленька не стерпел и ударил его, и тут началось
Николай Павлович глубоко вздохнул и поморщился от внутренней боли.
Ай, подлец! Ай, мерзавец! покачал головой грузин. Как этому шайтану только не стыдно Оскорблять порядочную женщину на глазах у мужа.
Он не понимал, о каком таком портрете идёт речь, но ему было ясно одно, что Елизавету Сергеевну оскорбили. А так как он уважал её и любил, а доктор Лукомский ему был безразличен, то он и решил, что Лукомский оскорбил её зря.
Это не его вещь, а моя! взволнованно продолжала, подтверждая его убеждения, Модзалевская. Тысячу раз моя! И взяла я портрет только для того, чтобы сделать с него копии. Это единственный похожий портрет Елены Я бы ему его сразу вернула. А теперь уж нет Не увидит он его Я скорее порву его на сотню разных кусочков, чем отдам ему!
Видя, что ничего путного здесь сделать нельзя, он решил пойти успокоить публику и вообще как-нибудь потушить скандал.
Петька! громко и строго окликнул он матроса, стоявшего в толпе любопытных. Тебе что заняться нечем? А ну, бегом к капитану, скажи, чтобы свисток давал.
Иван Иваныч, так рано ещё
Это не твоего ума дела, исполняй, что сказано!
Чакветадзе пошёл к кассам, дружелюбно подвинул кассира и начал помогать тому с выдачей билетов.
Господа подходим! Вам куда? В Симбирск? А вам? Ясно. Здравствуйте ваше благородие! грузин толкнул кассира вбок. Дай князю его билет.
Раздался свисток, быстро приковавший к себе внимание пассажиров, отвлекая их от неприятной истории. И пассажиры начали расходиться по своим местам.
Людей около конторы почти не осталось. Но зато откуда-то появился Лукомский. Необычно взволнованный, то бледнея, то краснея, он сунулся сначала в один угол, потом в другой, явно кого-то искал. Чакветадзе хоть и хотел пристыдить, а может и даже ударить Лукомского, как-никак он позволил себе оскорбить Елизавету Сергеевну, но решил, что правильно будет попытаться успокоить его и уговорить не обращаться в полицию. То обстоятельство, что Лукомский был тяжело оскорблен, и что уговаривать его сейчас бессмысленное, гиблое дело, никак не смущала Чакветадзе: «Ну, допустим, Лукомский получил оскорбление, думал он. Но, во-первых, Николай Павлович хороший человек, а во-вторых, в-третьих и в-пятых Николай Павлович хороший человек. Да и, в конце концов, Лукомский сам виноват».
Даниил Валерьевич! обратился он к возбуждённому доктору. Может вам водички принести? А то, не дай бог, сгоряча ещё
Где полицейский и участковый? перебил его Лукомский, не замечая и не признавая Иван Иваныча.
Господа Жандармы ждут вот в том кабинете, показал грузин и попробовал снова успокоить Лукомского. Да полно вам! Не сердитесь, дело-то семейное. Зачем, скажи, пожалуйста, вам жандармы?
Но Лукомский опять не признал его и торопливо зашагал своими длинными ногами по указанному направлению.