Поскольку ведь Артур-то сроду ни в чем препятствий чинить не станет да и за любую провинность не накажет, так уж он весь изнутри всякой добротой до краев переполнен.
Женевра-королева, супруга Артурова, оттого-то верно и не ведала сроду никакого покоя, из-за доброты-то его такой безмерной, и от всяких желаний, как лягва болотная всечасно раздувалась только разве что не квакала. И не знала уж порой чего бы ей еще такого захотеть.
Вроде бы уж и все есть, что прекрасной даме надо, да и не надо, а все равно чего-нибудь еще и иного хочется: каких-нибудь тканей этаких брокатных да питий заморских иль жемчугов, диамантов да янтарей особенных, небывалых, невиданных.
Рыцарство Артурово по всякой весне отправлялось обыкновенно в походы, в края отдаленные искать загадочный Грааль, коий и являляь основной целью и смыслом рыцарского земного существованья, хотя что за вещица это такая толком никто и разумел, но все равно искали.
Как только травка начинала зеленеть так и устремлялись по разным сторонам по известному правилу «поди туда не ведомо куда и принеси того не знамо чего».
Никаких Граалей, однако, не находили, но зато попутно обзаводились всевозможным добром, не ворочаться же с пустыми руками. Не покупали, конечно, откуда ж у рыцарей деньги-то вдруг возьмутся? А брали все, что только ни поглянется, воинское дело ведь не торговое, а захватное, у кого меч в руке тот, стало быть, и хозяин.
И привозили, конечно, всякое заморское изделие: шелка узорчатые, куриц-петухов зобастых, плоды диковинные ароматные, презело вкусные или травки-приправки там всякие душистые да пития дивные чужеземные ненашинские.
Вот и на сей раз, как и обычно, совсем уж было собралось воинство Артурово снова по свету рыскать: коней запрягли, снасть рыцарскую понацепили, и тут-то вдруг королева, что против всякого обычая и приличия вовсе прямо во всех дамских неглижах из покоев повыпорхнула, словно поела чегой-то несовместного или же в снах какая несообразность напривиделась.
Подскочила к Артуру королю кобылкою эдакою резвою и без всякого предсловья тут же ему и желанье новое, свежевозникшее выразила.
Хочу, говорит, туфельки, чтоб не как у всех из кожи свинючей-вонючей, а из чистого сахара, чтоб ногам, стало быть, сладко ходить было.
Артур-то известно возражать не умел:
Ладно, говорит, о кей, то есть, сладим тебе и эдакое хозяйство, мол, не в первой.
Добрый ведь был, просто уж страсть какой добрый! И к рыцарям тут же с такой речью обратился:
Видать, говорит, ребятушки, жельмены, то есть, с Гравалем-то на сей раз повременить придется. Ищите добывайте в сей год туфельки сахарные. А Граваль не волк, не заяц, и не лисица тож, в лес не смоется, не скроется, не убежит понеже ног-то у него у окаянного, известно никаких нету.
И разъехалось рыцарство по всем четырем сторонам света белого, туфельки сахарные искать, и примерно с полгода этак погуляв, назад возвернулось с добычею всякою. Понавезли, конечно, чудес разных сахарных: кренделей, курей да гусей, а то и птиц чужеземных доселе невиданных. Также и слонов, да львов, да бегемотов сахарных разноцветных и прочих зверей натуральных и сказочных: лепота одна сахарная да и только!
А туфелек сахарных, однако, ни один добыть не сподобился. «Не слыхано, говорят, нигде про эдаку-то разновидность».
Артур, по доброте своей опять же, не уставал тому дивиться сколько в мире всякого чудного да разнообразного сахарного изделия существует, а Женевра королева наоборот, нахмурилась букахой строгою да и стала из себя не только выходить, но даже и вылетать.
Это чё ишо за икспонаты такие?! говорит, да и пошла по столу чем попало чесать да притом и нехорошим грубым не дамским совсем выраженьем поругиваться.
Ну и лыцарь, говорит, ноне пошел, ничё толком-то и добыть не умет, токо названье одно. Им бы свинух-боровей пасти, а не в паходы на добычу хаживать!
И все сахарное творение стол украшавшее на пол посмела да и прочее, что ей только под руку попадало без раздумья покрушила.
Рыцарство тут от греха подальше под стол круглый поспряталось, а Артур вот уж добрая душа-то!
Ладно, говорит, сам щас добывать поеду диковинку-то сахарную эту. Не может того быти, чтоб где-нибудь на свете да эдако-то изделье да не сочинилось. Где-нить оно да непременно нахождение свое быть имеет.