Что ж раз душа велит, то никуда тут не денешься. Разлетелся Скалтур и нырнул в самое синее море средиземское.
«Нырну-ка поглубже, думает, коли уж мыться так мыться». А в глубине его уж и рыбины разные зубастые, хищные поджидают, пасти поразинули и та, что покрупней других была хвать да и проглотила. Сидит Скалтур внутри рыбины и раздумывает печально:
Эх, зря я душу-то свою, блин, послушался, теперь вот и совсем безвозмездно пропал. Отсюда уж и выхода-то, похоже, нет, похуже тюрьмы всякой такое заточенье!
А душа его тут, как тут в рыбьем брюхе появилась и поучает да наставляет:
Я то думала ты умнее будешь, а ты просто простофиля простодырный. И куда тебе королем-то быть! Тебе больше уж бараном на новые ворота любоваться пристало.
Устыдился Скалтур своего малодушия и стал по всей внутренности рыбьей ползать да и изучать: где да чего, да как, и для чего там все устроено, и нет ли где каких потайных специальных кнопочек.
И получилось оттого внутри у рыбы совершенно неприятное ей телотрясение и волнение. А душа-то его еще и подбадривает да подначивает:
Давай, давай шибче тапочи, ну Скалтур, конечно, и рад стараться, сапожищами затопал, заплясал да заскакал во всю прыть, ровно что конь степной ретивый, красу-кобылицу вдруг узревший. И рыба от пляски такой резвой, понятно что окончательно одурела: петляла, петляла кругами да зигзагами по всему пространству водному морскому да и, в конце-то концов, и выскочила на самый сухопутный берег.
«Плевать я, говорит, хотела на такое беспокойное питанье, просто никакого тебе нормального пищеварения внутри! Ежели еще сам пляшешь, то оно все же как-то того, ну, а ежли в тебе эдакая внутренняя пляска самостоятельно идет, то оно уж совсем не того. И пусть-ка пакость такую плясучую лучше дураки лопают!», и выплюнула тут Скалтура совместно с душой его на земную поверхность. И тут-то он снова, как есть, вдруг в свое прежнее собственное обличье непонятным чудом и возвернулся да и с душой своей тем же моментом благополучно соединился. А душа его и дальше направляет:
Вот видишь, говорит, все вещи исполнимы оказываются, ежели их за нужное место ухватывать. А теперь тебе и за корону хвататься пора пришла. Ступай-ка, милок, скорей во дворец!
Ну, что ж, коли надо так надо! И пошел тут Скалтур снова в город Ладонь, долго правда шел, верно не одну пару сапог испрохудил. Наконец, добрался таки до города, да угодил как раз в час послеобеденный. Никто ему на пути не встречается, все дрыхнут, даже кошки и собаки языки высунули и храпят, да и мух нет, тоже отдыхают. Уморилась вроде вся природа да и вся живность с ней вместе задремала.
Пошагал Скалтур скорей прямо во дворец, а там горшок стоит, что раньше карлой был, а в нем меч-складенец полеживает.
Ишь, как хорошо-то все ладится, прям как по писаному! Скалтур говорит. Положил складенец в карман, да и спрашивает горшок:
Эй, горшок, а скажи-ка куда корону-то дел?
Да ить под кроватью оне все, горшок отвечает.
Заглянул Скалтур под кровать, а там целый склад корон всяких разных-разнообразных, на любые головы, прямо как в магазине специальном, что для королевских величеств. Выбрал он какую получше да и нацепил себе на самую макушку, чтоб и всякому видно было, кто теперь здесь король. Только кто ж это видит, ежели сплошь все королевство дрыхнет?
А тут и принцесса Зануда проснулась и к нему плавной такой лебяжьей совсем походкой поспешает и родственники ее зеленые за ней рядком словно гуси-лебеди следуют и все хором в один голос упрашивают и умоляют:
Нам то ничего и так хорошо, а ты-то уж будь у нас монархом-королем. И принцессу к нему дружно подталкивают:
Бери, мол, и ее вместе с королевством со всем впридачу.
Так вот прямо, как в сказке, все и вышло. Встал тут Скалтур в королевскую этакую уважительную позитуру и говорит:
Ну, что ж, спасибо за такое ваше всеобщее доверие, коли надо так надо, отказываться, право, не стану.
И стал Скалтур с той-то самой поры королем Артуром.
Сахарные туфельки
Артур, как сказывают, был очень добрый король, даже и слишком уж добрый. Оттого видно и был не больно-то и счастлив: к другим так уж излишне добр, а к себе-то посему и не очень. Всякий знал: чего у него ни попроси не откажет, оттого часто уж и не просили вовсе, а просто хватали без спросу всё чего душе или телу угодно.