Пусть учится.
Я вижу, девушка, сказал Михаил «Вальмон» Кульчицкий, вы сегодня без сопровождения
До свидания, сказала она.
Что, простите?
Не злитесь, но у меня для вас не одной свободной минуты. Свободных минут у меня немало, но для вас ни одной.
Она от него отвернулась, и у Михаила нет оснований любоваться собой; молодой парень гадливо усмехается, определенно пребывая в уединенной радости, что Кульчицкий нарвался на исключение.
Правда, сколько же их было этих исключений
У «Вальмона» не у его старшего брата. Утверждавшего, что «все религии не больше, не меньше, как от сексуальной неудовлетворенности».
Георгий Кульчицкий превосходил «Вальмона» во всем. В распределенном между ними не поровну здоровье, заинтересованности со стороны доступных женщин, в любых проявлениях силы; «Вальмон» не находил в себе отдушины от повсеместно обступившей его несправедливости и не читал сочинения Аквината «О вечности мира против ворчунов»; выжидательно смотря на стучавшую в стекло ворону, молодящийся отец Михаила, по разным причинам обладавший подвижными глазами, тяжелым лбом и землистым цветом лица, пытался объяснить «Вальмону» глубинное, основополагающее значение все больше угнетавшего его факта.
Того факта, что он родился.
Ты, говорил Валерий Павлович, не должен переживать из-за своей, лишь кажущейся тебе неполноценности: ты, Мишенька, дитя любви, ты плоть ее и кровь, ты
Пока отец подбирал слова, он, по-видимому, предполагал, что Михаилу будет достаточно и этого.
Но «Вальмона» Кульчицкого доводы отца не впечатлили.
Дитя любви недовольно пробормотал он.
Да, сын, истинно так, кивнул Валерий Павлович.
Любовь, дитя, проворчал Михаил Кульчицкий, лабиринтодонты, великие системы Басилида и Маркиона, изображение Троицы, как трех зайцев со сцепленными и образующими треугольник ушами, вуджуд и махийа, существование и сущность, начинающей порноактрисе обещают, что ее дублершей будет сама Мишель Пфайфер А мой брат что, не дитя любви?
Но ты дитя последней любви! закричал его отец. После того, как я помог твоей маме тебе сделать, мы с ней уже никогда не занимались
Чем? спросил «Вальмон».
Стремительно забывая о проблемах характерного для него сына, Валерий Павлович Кульчицкий принялся вспоминать о своих.
Чем, папа? устав ждать ответа, поторопил его Михаил.
Да почти ничем удрученно сказал отец.
«Оставьте всю эту жизнь и презрите все временное». Так говорил апостол Андрей, и когда-нибудь они прислушаются к его словам и осознают двойственность любой истины.
Не заметив ни намека на ее существование, они станут верными своей удавке.
Ты не сорвала мой флаг сломала сам флагшток; we can work it out, забудь о сказанном, прощай навеки, привидения из этого зеркала еще не выходили, хватающее за душу кишение подрастающих невест, тревожа, разжигает чувственность: неугомонный демонолог Тэцу Кавасима делает себе сэппуку уже сейчас.
Он вскрывает живот из-за любви к Мидори Сато.
Тэцу Кавасима приверженец старых традиций; он предпочитает пиву сакэ, медитируя и в те пятнадцать минут, которые отделяют его от вечности. Тэцу видит торчащую из воды длань человек тонет, но проплывающие мимо него на прогулочных лодках оптимисты лишь пожимают его руку.
Я стараюсь быть, говорил разящий смертью старьевщик Хирота бездомному токийскому юноше.
Кем быть? спрашивал Акэти Миура.
Быть бормотал старьевщик. Быть.
Кем?
Просто быть.
За восемь лет знакомства с Мидори Сато Тэцу Кавасима не раз ощущал с ней сильнейшую внутреннюю связь. Если у него болела голова, то она болела и у нее; тоже самое происходило и когда у него чесались уши сейчас он думает о том, заболит ли у нее живот после того, как он разрезал свой.
Живот у нее заболел.
Но он болел у нее и вчера.
Будет болеть и завтра.
Мидори Сато беременна от любимого мужчины, и она едва сдерживается, чтобы не прослезиться от счастья.
Тэцу Кавасима ничего об этом не знает.
До вечности ему уже меньше пяти минут, под его ногами валяется окровавленный нож; Тэцу Кавасима вплотную подходит к кромешной скуке небытия и чувствует себя потерявшейся собакой Лордом он помнит, как он погнался за палевой сукой. Уступил дорогу страсти: бежал, еще бежал, догнал, оприходовал, стандартные ludus sexualis помню, помнил, но не дорогу домой; пошатываясь от неизвестности, Лорд брел вперед. Его глаза быстрее привыкали к темноте, чем к свету; прошла страшная ночь и наступило не менее страшное утро. Тэцу Кавасима не слышал о долгожданном счастье своей возлюбленной, Лорд не знал чем бы ему себя прокормить знать он знал, но как воплотить это знание в жизнь совершенно не догадывался. Подметая улицу пожухлым хвостом, он уныло покидал центр города.