Браатцы! дорогие мои! собутыльники мои и товарищи в радости и в горе! Думал ли я, что так быстро пролетит время, и я стану дедушкой? Он вытер глаза грязным рукавом, чем разжалобил своих собутыльников, потом стал рвать волосы на голове. Что в жизни, окромя бутылки я видел? а ничего. Одни упреки слышал, одни слезы лил. На хронте был, каптенармусом числился и тамычки одни слезы, да кровь братьев своих разглядывал, да раны перевязывал, потому как врачей не хватало на хронте, а када товарищи умирали, на груди ихней рыдал, аки простая баба. От беспомощности рыдал. И вот теперича я с вами, мои дорогие собутыльники, товарищи мои верные. У жись не забуду вашего доброго отношения ко мне, вашего уважения к тому, что я стал дедушкой, потому как никада не думал дождаться такой благодати. Спасибох, что уважили, братцы, однокашники мои незаменимые. На именины пришли. Дочка моя карапуза родила, да не знаеть от кого. И я ето не знаю, да и знать не хочу, потому как осударство наше, ей пособие будеть выделять. Она же мать одиночка.
Одноночка, поправил ктото.
Хотя бы и так, оно дело молодое, я тоже без отца рос. Моим отцом был Сталин, царствие ему небесное. И вот вырос, не хуже вас, у кого отцы были, и свое детство в ласке отцовской провели. Только на судьбу я косо гляжу. Изломала она жизнью мою никудышную. Уж дедом стал, а жизнито и не видел. Ничего хорошего в ней не было, ничегоооо.
Здравствуйте! сказал я, как можно громче и как можно равнодушнее. Меня не трогали пьяные слезы, я не верил в эти слезы, хотя, как я понял гораздо позже, часто люди прибегают к испытанному способу: усилить свое горе слезами и заглушить водкой. Это верный способ, но только в начале. А потом, слезы все равно пробиваются, они становятся пьяными, и, однако же, льются: никуда их не денешь. Простите, скажите, это кабинет учебного заведения, или забегаловка? Я никак не пойму.
Да ты кто такой? обиделся Подгородский. Если наш присоединяйся, коли чужой вываливай отселева! Скатертью дорожка, как говорится.
Тише ты, полушепотом сказал ему Портных, это же наш новый дилехтор. Информация получена совсем недавно, она по всем этажам прошла.
Да? Ну, тогда милости просим, как говорится. Звиняйте, конечно. Тут такая радость дедушкой стал, а мне еще и пятидесяти нет. Дочка подсупонила, чесалось дюже у нее там, про между ног, гыгыгы!
Ничаво, ничаво, привыкайте, товарищ дилехтор. Куда деватьсято? В каждом доме свои традиции. Лучше не лезть в чужой монастырь со своим уставом.
Теперь это уже и мой монастырь и с сегодняшнего дня я хозяин этого монастыря, так что придется нам с вами поменяться ролями.
Что это он так учено говорит, а, ребята? протирая глаза, спросил Подгородский.
Домой я возвращался поздно, шел пешком, хотя идти далеко, в Чертаново. Это была суббота, 14 декабря 1972 года.
5
На следующий день, воскресным утром, я отправился в Битцевский лесопарк, простершийся до Кольцевой автомобильной дороги, любовался не только белым снежным покровом, накрывшем землю и скрывшем людскую грязь и грязь животных, но и думал о своем педагогическом болоте, в котором я погрузился до подбородка.
Как высушить это болото, я знал, как знает мать, что нужно ребенку, чтоб он перестал плакать. И не только свое болото я знал, но и всю систему народного образования Москвы, которую смело можно было назвать большим мутным болотом, разбавленным марксистской идеологией.
Конечно, система народного образования столицы хромала на обе ноги. В любой московской средней школе работали в основном представители слабого пола. Любая московская школа представляла собой небольшой женский монастырь, в котором шла постоянная грызня между дамами, порой не на жизнь, а насмерть.
Директор женщина, завуч женщина, секретарь партийной организации женщина, председатель профсоюзного комитета тоже женщина. От невероятной скуки, порожденной одиночеством, привычка к коллективному образу жизни, дамы объединялись в маленькие коллективы группировки и воевали в друг с другом не в одиночку, а группировками. Так было легче.
Однополый состав преподавателей негативно сказывался на учебном процессе: дамы, как правило лишенные семейного счастья, домашнего уюта, чтобы както скрыть свое одиночество, отдавали себя с потрохами учебному процессу в школе, но это не могло заменить им тоску по противоположному полу и поэтому они грызлись между собой, как крысы в банке.