Подойдя к телефону, Константин снял с него трубку и начал нетерпеливо ждать. Не прошло и пяти минут от снятой трубки полное впечатление, что занято как телефон разразился ободряющим его сердце звонком.
Я слушаю, с надеждой сказал Константин Травалов.
Трубка заходила, попыталась вырваться из его рук, но уже вскоре сквозь шипение сумел прорваться скрипучий голос:
Он меня, видите ли, слушает Нет, Константин это я тебя слушаю. Зачем побеспокоил?
А вы, простите, кто? Посмотрев перед собой, заглянув себе за спину, Константин Травалов нигде не увидел музыки. Случайно не Господь?
Вопросы здесь задаю я! Твое дело на них отвечать, если язык от страха не свело! Так, зачем ты меня побеспокоил?
Мне одиноко, сказал Константин Травалов.
А мне по-твоему, не одиноко?! Терпи!
С тех пор в жизни Константина Травалова мало что изменилось. Если только переживаний стало поменьше. Речь о моральных: девушка на Волхонке уронила кошелек, я нагнулся и поднял со страшным криком от досады, Костя? От того, что не можешь его взять? приступ, Сергей. Жесточайшая межреберная невралгия это тебе не нервные поцелуйчики с какой-то курвой ты так высоко о ней думал? я не думал. Я кричал; Константин пьет ромашковый чай, сбивает на спортивном велосипеде тучных мух, и не берет в голову, что о генерале Жудове в конторе говорили разное. Особенно об отсутствии у него правого уха.
Кто-то говорил, что оно у него оторвано в связи со случайно услышанной, и не предназначенной ему, информацией плешивый подполковник Тяплоев вещал по этому поводу: «Оторвали и хорошо: не будет второе, куда не надо подсовывать», но кто-то намекал и о серьезной примеси потустороннего. И когда двадцатитрехлетний лейтенант Чаданов был вызван к Жудову для ознакомительной беседы, его обременили немалым количеством праздных поручений.
«Если представится случай, об ухе разузнай»; «проговориться не забудь о чем»; «о душе разговори, Жудов и расслабится он же человек сентиментальный, только с вида каменная орясина»; Сергей Чаданов направляется в кабинет генерала Жудова, вспоминая и о своей вчерашней прогулке с маленькой кровопийцей Женей Павловой о том, как он вчера заорал:
Я боюсь!
Женя Павлова испуганно схватила его под руку. Никаких внешних причин, подумала она, а он орет: хоть и не на меня, но в полный голос.
Чего ты боишься, Сереженька? спросила она. Башкирской поэзии? Жизненной прозы?
Каждую зиму, сказал Чаданов, я обязательно падаю и чем-нибудь бьюсь об лед. Но этой зимой я еще не падал!
Не издав ни звука, Женя Павлова раскусила скорлупу его слов. Они познакомились именно этой зимой, и она понимает, что это его падение и есть. Но чем бы Сергей ни ударился, он ударится не об лед.
Сейчас я упаду! прокричал ее лейтенант.
Не бойся, офицер, я тебя придерживаю, попыталась успокоить его Женя. И я держу тебя крепко, на зависть ястребу.
Не отпускай!
Само собой.
Павлова вцепилась в него в такой степени, настолько навалилась всем своим весом, что до дома он шел наклонившись: не дави тебе же приятно какой-то ад в генеральском кабинете Сергей Чаданов оказался в силах довольно быстро придать рабочим моментам законченную уточненность и в соответствии с рекомендациями людей, знавших о самосознании генерала гораздо лучше его, начал разговор об отсутствующем у Жудова ухе издалека.
Если вы позволите, сказал Чаданов, я бы хотел
Чего? перебил его генерал.
Вопрос.
Генерал Жудов тяжеловесно нахмурился. Он не любил, когда ему задавали вопросы: ему не хотелось казаться себе умнее, чем он казался другим.
Ну, давай, нехотя сказал он.
Я еще молод и зелен, но я не считаю себя человеком со сложными половыми органами. Пообедав без алкоголя, лейтенант Чаданов часто задумывался об ангелах. О наложенном на них запрете возжелать замужнюю женщину. А вы еще в молодости хотели стать генералом?
В молодости я хотел стать чуть старше, чем стану завтра это, лейтенант, было такое время. Генерал Жудов сентиментально хрустнул суставами. О больших погонах я тогда и не задумывался.
Просто жили и радовались?
Жил со многими, а радовался за себя полное совпадение состояний духа и тела. И хотя я жил так недолго, я жил как бы точнее сказать