Я смогу заснуть. Выпав из рыбачьей лодки, поплыть самостоятельно, помахивая им ручкой; в обычный день я бы утонул и не проснулся, моя кухня, моя ванна, моя спальня. Моя штанга. Неухоженные захоронения некогда гремевших в астрале группировок. Розовый гранит. Непригодный к сосанию тигр раскинув лапы, он лежит на спине, слыша музыку. С секунды на секунду в голове появится картинка.
Облака над потухшим вулканом напомнят клубы дыма, Филипп Осянин на его склоне до отвала наестся поганок, зашуршит рыжая трава.
Ежик? Змея?
Змея. Ежик подскочил и спас. Мы с ним по-дружески поболтали. Я тигр, он ежик, в Абидосском списке царей нас не отметили, но черед настанет наш единственного неба нам мало, поэтическое настроение перебрасывает доску от смирения к нетерпимости, складывается приблизительная схема рисовать и сжигать. Устроить пожар. Не стоять на месте. Вы обрадуетесь, вы обязаны, программа вашего развития немного усложняется; мы снимает звериные маски и неукоснительно двигаемся в заданном направлении, между зубов гниют остатки здоровой пищи, машинист на платформе подозрительно смотрит кто же увел его поезд. Кто высадил его здесь.
Не напрягайся. Нет? Не расслабляйся.
Ветер с моря инфицировал меня, гоня за собой прочь из Москвы; я с ним, с бутылкой красного, свежесть в голове полностью отсутствует, за нами бредут живые и мертвые, из домов и из гробов; протри, крошка, очки, почисти их в специальной конторе ультразвуком, брызни на полотенце для лица мыльной пены, больно глазам? В них пускают пыль из стекловаты, предлагая быть в курсе всего, чем торгуют, но ты терпишь это мировая практика. В лефортовском тоннеле я разгонялся до двухсот. Сам себе хозяин задранная губа, приплюснутый нос, по нему же по тоннелю меня тащили волоком за ноги, не перевернув застывшими глазами к заходящему над перекрытиями солнцу; в машине с крестом я говорил фразы по одному слову: «Нормально». «Глаза». «Видел». «Приятно». «Взаимно».
Миллиарды подвижных глаз, сказал Иван Барсов, и миллиарды приготовленных долларов. «Мы возьмем вас, девушка, в наш проект, если вы позволите отрезать в кадре ваши волосы. И выколоть глаз». Никаких ассоциаций? Горящие шары в теплом космосе. Я говорю не о том Dona nobis pacem, но на покое можно обжечься, и я не откажусь от приватного танца молоденьких акселераток. Они бы поднимали ножки, двумя пальцами задирали юбочки, а я бы во все глаза. В назначенное время. Глаза в глаза я принимаю упреки в бездушии. У тебя когда-нибудь была слепая женщина?
У меня, ответил Максим, была глухая. Что лучше: на исходе выходных меня лучше не слышать, чем не видеть. Хотя она закрывалась на цепочку. В своем номере на спортбазе, говоря: «Не знаю, сколько здесь буду, но пока я здесь буду, тебя здесь не будет. Современный баскетболист должен выглядеть повыше».
Баскетболист? спросил Барсов.
Олег «Таран» представил меня ей играющим в большой мяч за дублирующий состав «Химок». В любви я Светлане не признавался. Ни на пальцах, ни в письменном виде это мой уровень. Есть люди вершин и люди низин. Света Николаева особенно сильна на равнине.
Без одержимости результатом, кивнул Барсов.
Несколько другое она велосипедистка.
Сучки рычат! Пищат кобели! Миром Господу помолимся за успехи отечественной велошколы.
Я хочу выпить молока и что-нибудь съесть, я обессилен, психическое напряжение переходит все границы, с чьей стороны мне ждать утешения? надо, надо, мне надо себя убить, нет! я выдержу и взреву осипшим голосом, вздрагивая от мысли о полном выздоровлении; человек непростой духовной составляющей сдержанно поддерживает подлинные отношения с действительностью, в следующий раз я буду с теми, кто ходит стройными рядами; выжить в Москве гораздо легче, чем в Калуге, чем в Гжатске. Чем в Томске.
Последовательность очевидна: Циолковский, Гагарин, Осянин. Танец хучи-кучи, как неотъемлемая часть астральной магии здесь оставаться опасно. В гробу, Филипп, поспокойней.
Наши позиции поразительно близки, и я сознаюсь в этом со смешанным чувством широко расставив ноги, излучая шутовскую уверенность; шесть затяжек за пять секунд, ураганный пых-пых, от ярчайшего света внутри ослепла моя душа, у меня нервный срыв, я уже не надеюсь воспрять духом, закрой за мной окно ты еще не приехал, а я не выбросился. «В пределах одного вдоха нет места иллюзиям, а есть только путь»: заглядывая в «Хагакурэ», мы учились сосредотачиваться.