Нищему пожар не страшен.
По-вашему, Мумий, у вас там не наличие, по-вашему
А по-вашему, наличие?
Собаке вы кричите: «Иди сюда!», облаянному ею прохожему: «Ну, а ты иди отсюда!», предвкушаемая связь с раскинувшейся на диване моделью омрачена нервным шоком: из стены со скрипом выдвигаются сизые уши, я с вами, я опоясывающий лишай, радиус поражения и ты, и она; место в системе ниже ватерлинии; пробой пера был антиправительственный рассказ «Скучая в петле».
Врытый в городскую породу, размягчающий ее своими соплями я изгоню тебя, Мумий. Они не посадят меня к себе в БМВ, но и я не возьму их бродить со мной по ледяному хрустальному бульвару.
На переходе или собьете, или не сумеете.
«Таран» бы от вас увернулся. Его сдержанность граничит с настроением кого-нибудь, хотя бы вот тебя спешно прирезать, он совершает магические возлияния с большей регулярностью, чем занимается сексом; кому же будет приятно, когда твой ангел-хранитель относится к так называемым «второразрядным духовным сущностям», залетающим к нему с налетом перевозбуждения и наэлектризованными сальными дредами, помогая перевернуть страницу очередного неудачного дня: я бы с вами, вы бы с нами? я бы «за», но педерастия противна моей природе.
Мы, между прочим, ангелы. С нами нельзя общаться в таком тоне. Честно нельзя детям и полоумным мы не врем. Стена перед твоим носом не сама по себе, она соединена с другими; безумные одинокие ночи, десятки изощренных способов сбросить ненужное сексуальное напряжение твое существование регламентировано скромными материальными возможностями, однако мы задаром, с тобой бесплатно, покажи нам сколь ты неземна, сколь самозабвенна, сколь бесконечна. Мы говорим с тобой, как с женщиной.
Вы больны.
По коньяку?
Можно. Расширим сосуды.
В том числе и сосуды наших фаллосов. Осуществим прилив крови, не упуская шанса и не нажираясь до полового бессилия
Со мной у вас не пройдет.
У нас в поднебесье весьма популярна сработанная под кантри песенка «Мы с отцом перебрали и лежим под забором, о мой закат, о моя печень»: ее выстрадали в Томске.
О-ооо
Ты догадался.
О-осянин.
Голосом ребенка плачет в голос мужчина: ему прищемили. Прищемив, отняли. Как любимую игрушку. Засунув руку в карман, Барсов нашел, что искал и с облегчением выдохнул. Фу-уу Я выдохнул, Макс. А теперь вдохнул. Вдох и выдох два незаменимых шута. Открестившись от общепринятой манеры изложения, я очутился на улице. Amen. Неловкая пауза.
На главной улице, поправил Максим.
Господь уготовил мне интересную жизнь. Через пламя за пределы досягаемости, наловившись золотой рыбки, действуй! Осянин в Москве?
С часу на час.
Великолепно! Насмехайся над возникшей паникой! В девяносто восьмом я с матюгами пророчествовал на Васильевском спуске, зачитывая вжавшему люду из «Инфарктного сборника» и «Побеждая будущее», устрашая сограждан грядущим засильем китайцев, таджиков, добравшихся до наших бомб упырей, ослабляющих нас перед врагами министров, восторженных взглядах из бойниц Пентагона
Трибун, сказал Максим.
What? Что ты сказал? Что я услышал?
Ты трибун, повторил Стариков.
Погорячился, не спорю, кивнул Барсов. Фу-уу Слегка сорвало.
Весь мир существует для тебя, мощный Ваня. Но и для меня. Для них. Выходящих на поиски, убеленных сединами, сосущих молоко добрых женщин, не улучшая настроение пророков, «кои не моют ног и спят на земле обнаженной» что бы ты ни вдыхал, выдыхаешь ты свое.
Пена у рта, ты! с пеной у рта, ты не бешеный, тебе лишь хочется побольше рассказать, проталкиваясь сквозь бурую пелену чужих людей, подвергавших тебя опасности, мелькая перед горящим вполнакала подводником, выглядящим выловленным утопленником: не все так дико. Это его походный вид. Ивану Барсову доводилось выглядеть и получше, подтянутым и отогретым; разузнать бы где, с какой силиконовой дрянью, по гребному каналу подплывает капитан Немо.
«Немо!»
«Всех на хрен!»
«Где же, капитан, где?»
«Не понимаю!»
«Где вам прижечь раскаленным кинжалом?»
«Не связывайтесь со мной, я старше. Я глубже. Отвернитесь и больше меня не увидите. Нет Предупреждаю если вдруг повернетесь, увидите меня снова».
Обезображенный жалостливой полуулыбкой капитан, пузырясь, погружается до приезда съемочной группы. Возмущение донной почвы, выдержавшее удар плотно подогнанное железо, сдвинется не удержат.