Лизка приподняла сына и, стянув сапоги, поставила их к порогу.
Мам, а мам? А почему «Разбойничья слуда» с больших букв оба слова начинаются? спросил Митька, присаживаясь на лавку. Толька Уткин говорит надо оба слова с заглавной писать, если где доведется.
Отстань ты от матери! Не видишь, уходилась вся, прикрикнул Тимофей Петрович на внука. Вам в школе кроме как об угорах не о чем писать больше?
Да ладно, папа, улыбнулась Лизка. Интересно видать, вот и спрашивает.
Беда интересно! И только сейчас о том и говорить! не унимался Гавзов-старший.
Ты, чего тут разошелся? вступилась Анна Гавриловна и повернулась к Митьке. Слуду ту и нужно с главной, большой буквы писать. Потому как слуд на реке много, а Разбойничья одна. То давняя история. Я тебе потом расскажу.
Ну, ладно, согласился Митька и откинулся к стене.
Лизка потянулась и, повернувшись к матери, сказала:
Завтра с утра мне никуда не нужно. С обеда в Архангельск еду, на курсы.
Куды? Куды? подал голос с печи Тимофей Петрович.
В Архангельск. На краткосрочные курсы сельхозартели председатель отправляет. Сама вчера узнала.
Ой, Лизонька! Ты так говоришь, будто в Архангельске этом не раз уже была. Будто туды сходить, как в лес по ягоды. То зачем ехать? спросила Анна Гавриловна.
Ох, мама, а я знаю? вздохнула Лизка. С района распоряжение пришло. На курсы. Там чему-то видать учить будут. Не знаю точно.
А чего в Архангельск, а не в Устюг? То же не наша губерния. Или в Верхнюю Тойму хотя бы? Все ближе. Или токо там грамотеи есть? удивился Тимофей Петрович. И чего тебя. Других больше в деревне нет? Девки перевелись?
Лизка покачала головой и прошла за заборку. Вернулась спустя минуту оттуда, натянув на себя нательную рубаху.
Я вообще в почтальоны на днях стала проситься. Надоел этот сельсовет. С утра до ночи как собака носишься, бумаг куча, а толку от того? проговорила она, расправляя кровать. А он сегодня говорит: «В город поедешь». Словно в отместку
Лизка еще что-то хотела добавить, но отец громко закашлялся и перебил ее.
Кто он то?
Да, кто еще, коли не председатель! Щуров же, конечно. Перед Тонькой неудобно. Вроде ее хотели учиться послать. А теперь что? Двоих же не пошлют. Кто работать будет?
Ну, коли Петруха говорит, надо ехать, глубоко вдохнул Тимофей Петрович и снова закашлялся.
Он только и умеет, что говорить, да обещать. Мне, если честно, кажется, что ему не место в председателях. Ну, зачем не обратишься, ничего не знает. Только и может, что в районе спрашивать. Без района ничего не делает.
Ты все о своей худосочной Фокиной беспокоишься. Пусть дитя своего воспитывает подружка твоя. Вот ее занятие, а не по городам шататься. Распустила космы свои рыжие
Отец!
Ты, Лизка, не ерепенься, откашлявшись, произнес Тимофей Петрович. Нынче не то время, чтобы кочевряжиться. Раз сказал председатель, так слушать надо.
А когда оно то? Время ваше, возмутилась Лизка. Когда жить-то? Тридцать один год уже, а жизни нет. Маета одна.
Анна Гавриловна подошла сзади и обняла дочь.
Она, дочка, такая и есть жизнь. Если будешь ждать ее, то не дождешься. Вот она жизнь-то твоя, мать указала на притихшего на лавке Митьку. Был бы Пашка живой, глаза у нее заблестели.
Ну-ко, хватит в доме сырость разводить. Спать давайте. Утром договорим, повысил голос Тимофей Петрович и посмотрел на внука. Ты кобылу привязал?
Лизка тоже повернулась и посмотрела на Митьку, который свернувшись калачиком, безмятежно спал на лавке. Глядя на улыбающегося во сне сына, она в очередной раз убедилась в правоте матери. На душе стало спокойно, и появившееся раздражение тут же исчезло. «Наверное, рыбу большую поймал, подумала Гавзова и, подхватив Митьку на руки, отнесла на лежанку к печи». Она еще какое-то время посидела возле него, а затем прошла к своей кровати и залезла под одеяло.
Лизка проснулась от крика деревенского пастуха. Не открывая глаз, прислушалась к доносившимся с улицы звукам.
Сы3, сы, ш-ла! услышала она голос Коли Тяушки. Сы, ш-лма, кричал что-то нечленораздельное тридцатилетний парень.
М-му-у, вторили ему коровы, нарушая деревенскую тишину.
Николай Чупров по прозвищу Тяушка в раннем детстве перенесший неведомое для ачемян заболевание, тогда же перестал говорить и слышать. Со слухом со временем более или менее наладилось, а вот с речью проблемы остались большие. Не каждый мог разобрать то, о чем «мычал» взрослый парень. Вместо первой мировой угодил в пастухи. И вот уже более десяти лет каждый день пас местных коров. Но это было летом. А вот осенью и зимой его в деревне увидеть было трудно. Охотником он был незаурядным и мало кто из других ачемян мог с ним в этом сравниться. Кое-кто подшучивал над ним, связывая такой успех с тем, что он говорит со зверем на одном языке. В прочем и домашний скот его тоже слушался с «полуслова».