Яков Самуилович Зимин, хозяин лавки, представился седовласый, выглядывая из-за Демьяна Пантелеевича. Что изволите, товарищ? на его лице появилась дежурная улыбка.
Здравствуйте, ответил Трифон, с нескрываемым любопытством разглядывая нового знакомого.
Кривошеин отошел в сторону и указав рукой на Ретьякова, проговорил:
Товарищ прясницу продать желает. Я о нем тебе недавно рассказывал.
Улыбка сползла с лица хозяина лавки. Торговля у него последнее время шла не очень успешно. Барахло, как отзывался об антиквариате его приятель Кривошеин, нынче мало кому нужно и покупалось неохотно. Его несли и несли, довольствуясь любыми деньгами. Вещи пылились и лежали тут же в лавке. Из-за низкого спроса Зимин перестал покупать их совсем. Брал лишь на реализацию и только то, что не занимало много места. «Людям хлеб нужен. А еще лучше с мясом. Дешевыми побрякушками и низкосортными картинками их не накормишь, говорил он».
А тут опять вместо хоть какого-нибудь покупателя пришел продавец. Стало быть, не с деньгами пришел к нему, а за ними. И ладно бы, если что-то стоящее принес, а то прясницу.
Ну, показывай свою диковинную деревяшку, равнодушно произнес Яков.
Трифон оглянулся по сторонам. Увидев у дальнего окна двух болтающих между собой женщин, смутился.
Да, то торговки местные. Не обращай внимание. Они уже уходят.
Хорошо, хорошо, согласился Ретьяков.
Зимин повернулся к женщинам и, в подтверждение своих слов, громко крикнул:
Матрена, вы бы разговоры говорить шли бы хотя бы крыльцо. Вы мне мешаете делать продажу. У меня клиенты нервничают из-за вас.
Ретьяков, подошел почти вплотную к нему и положил сверток на прилавок. Затем встал спиной к женщинам и сунул освободившуюся руку за пазуху. Немного там пошарив, вытащил небольшой мешочек.
Вот, проговорил Трифон, вытаскивая из него золотую монету.
Ого! не смог скрыть удивления хозяин лавки.
То, что монета редкая, он разглядел сразу.
Империал? спросил Зимин.
Чего? не понял Ретьяков.
Монета так зовется. Тиража малого совсем. Не больше сотни, проговорил еврей и тут же пожалел о своих словах.
То, что перед ним дилетант, ему стало понятно сразу, и рассказывать о достоинствах царской чеканки ни к чему.
Наверное, неуверенно проговорил Григорий, не особо вникая в характеристику монеты.
А у тебя, откуда она?
Ретьяков не стал ничего придумывать для объяснений, боясь запутаться и отпугнуть покупателя.
От отца достались.
Достались? сделав акцент на множественном числе, спросил Зимин. Так у тебя еще есть?
Есть.
Ну, хорошо. Обменяю на сегодняшние деньги. Или товаром желаешь взять? У меня тут несколько знакомых торговцев. Сможешь в счет монет товаром у них взять. Прялку тоже куплю. На реализацию возможно выгоднее было бы, но вам же деньги сейчас нужны. Потому много за нее не смогу дать. Время, сам понимаешь, какое.
Хорошо, согласился Григорий и перевел дух.
***
Павел спал долго и проснулся, когда солнце было уже высоко. Вероятно, сказалось напряжение последних дней. Он с удовольствием потянулся. Затем какое-то время безмятежно лежал на хозяйской оттоманке, слегка покачивая из стороны в сторону головой и разминая затекшие за ночь руки. От шума выскочившей из часов кукушки, Гавзов вздрогнул и окончательно проснулся. Она бойко отмерила девять ударов, после чего дверка закрылась, скрывая птичку от посторонних глаз.
Ах ты, зараза! выругался он, вставая с дивана. Чуть сердце не выскочило.
Потом усмехнулся собственной глупости и улыбнулся. В ту же минуту в замке наружной двери что-то щелкнуло и она словно вздыхая, отворилась.
Есть, кто дома? донесся с коридора бодрый голос Дымова и, не дожидаясь ответа, добавил:
Я тебя закрыл, на всякий случай.
Чтобы не украли? усмехнулся Павел, выходя навстречу. Умыться бы.
Микола посмотрел на него оценивающим взглядом и махнул рукой в конец коридора.
Там умывальник, за занавеской. Бритва тоже там, коль решишь помолодеть.
Надумаю, надумаю. Но только не в этот раз.
Пока приятель приводил себя в порядок, Микола разогрел на сковороде вчерашнюю картошку. Примус у него был надежный, шведский. Нечета тем, что выпускались в Союзе. Советские часто засорялись и сильно коптили. От того процесс приготовления пищи мог растянуться надолго. Был у Миколы такой. Ох, и намучился. Зачастую из-за его капризов голодным оставался. Месяц не попользовался, как он с ним расстался. Не продал, не выбросил, а просто засунул под печь. Любил он всякий хлам про запас оставлять.