А мне не скажешь? спросил Аринин.
Тебе непременно. Скажу о Николае, но не обо мне, а о Святом Николае, мученик не фальшивом, а всеми признанном его-то Репорезом и прозвали.
Не очень-то почетно для святого, промолвил Аринин.
К его личностным характеристикам его прозвище отношения не имеет. Оно прилипло к нему из-за того, что начиная со для его памяти на Руси начиналась уборка репы.
Ею что, целые поля засаживали? осведомилась Клюгина.
Или поля, или в масштабах огорода, старый порядок вещей я вам досконально не обрисую. Чего с меня требовать? С последнего-то впереди нас машина Малетина. В ней он и его девица. За машиной Малетина идет твоя в ней ты и она. В ней и я, но вы-то на переднем, а я здесь и из наших за мной никого. Из нас пятерых в деревню я еду последним.
Ты мунгу из себя не корчь, сказал Аринин.
Какого мунгу?
Монгольскую монетку номиналом в одну сотую тугрика.
Хы, усмехнулся Тарцев. Хы-хы хы-хы-хы.
НИКОЛАЙ Тарцев тоскливо глядит на подходящие к проселочной дороге поля. Обремененный одеревенелостью взгляд Людмилы Клюгиной на скачущей перед ней «хонде».
Сережа ведет машину темпераментней тебя, сказала она Олегу.
И что он выгадывает? В разгон и по тормозам, газанул и осекся что выиграл при разгоне, потерял при торможении. А мы катим равномерно. Без тормозов.
Ты без тормозов, улыбнулась Людмила.
Получается, кивнул Аринин.
Так говорят про людей неуправляемых, а ты им противоположность, но все равно как-то получается говорят, что яблоко еще зеленое. Но зелеными бывают и дозревшие яблоки. Яблоко такого сорта, сколько на ветки ни провиси, не покраснеет.
А если всю зиму? спросил Тарцев. Вместе с обморожением оно, пожалуй, слегка и зарумянится.
Оно не щеки, сказал Аринин. И гниль не румянится. До зимы оно на ветке тысячу раз сгниет.
Не на ветке, заявил Тарцев. Загниет, может, и на ней, но догнивать будет под деревом. У Сереги с яблоками в этом году урожайно?
Мне он мешок привез.
А меня и кульком не угостил
У меня семья, сказал Аринин.
Она у тебя не многодетная, проворчал Тарцев. Ртов в ней всего два твой и твоей жены ты знаешь, что у него жена?
Знаю, знаю, промолвила Клюгина.
И недовольство тебя не захлестывает?
Это тебя захлестнуло, процедила Людмила.
Им на двоих мешок, а мне и не возмутись? Серега-то и мне приятель! И что же мы за приятели, если кому-то мешок, а кому-то дырку от бублика? И впечатление, что будто бы пыльным мешком отхватил.
О мешках ты неси все, что тебе вздумается, сказала Клюгина, но ничьих жен ты в твою болтовню не вставляй. К нам подъезжает комбайн, обрати твою мысль к нему припомни репу.
У них здесь уборочная, протянул Тарцев. Убирают они, разумеется, не репу.
Турнепс, сказал Аринин.
А турнепс что, не репа? спросил Тарцев.
Репа, но кормовая. Не та, что а комбайн-то что, что он выделывает?!
Комбайн, внезапно взяв влево, таранит синюю «хонду» и тащит ее на «опель»; Олег Аринин дает задний ход, на трехметровом отдалении от толкаемой на него «хонды» проезжает метров семьдесят, комбайн тормозит. Выскочившие из легковых машин его окружают. Царственный комбайнер Апаликов пьян. Он величаво курит.
У меня папироса, промолвил Апаликов. У нее на конце огонек. Вы заглянули ко мне на огонек?
Ты, пьянь, ополоумел! вскричал Малетин. Ты мне передок покорежил!
А ты чего, из машины? спросил Апаликов. Я не видел, чтобы ты из нее вылезал.
Ох, ублюдок, набрался-то, процедил Малетин. Я ждал от него каких-нибудь путаных объяснений, а он держится, не как виноватый сидит высоко и глядит падишахом я не могу с ним разговаривать! Ты, Юля, за меня ему скажи и скажи ему, скажи!
К покаянию его призвать? поинтересовалась Юлия Шпаер. Деньги на автосервис с него не получить, так пусть хоть извинится?
Да, промолвил Малетин. Вытряси из него извинения!
Я испробую вкрадчивое вытягивание, сказала Шпаер. Господин комбайнер! Вы сами посудите, что вышло мы едем на отдых, занимательно переговариваемся, например мы с Сережей обсуждали документальный фильм Би-Би-Си «От рождения к смерти». Наша разумная беседа создала у нас в машине праздничную обстановку, но вы вы на нас накатили. Помяли передок